Потом он показал на подвалы, заметив, что они были самым мрачным местом крепости — в них сочилась вода, ползали крысы и отдавало плесенью.
— Здесь были карцеры, — со знанием дела объяснил он, — но, думаю, вы их смотреть не будете.
— Нет, — ответил я. — А вот на Лысой горе побывать не мешало бы...
— Пройдёмся, — уверил мой провожатый. — Здесь недалеко.
Мы шли в камеру, где в 1911 году судили Дмитрия Богрова, чтобы представить, как проходил суд, увидеть место, где он проходил.
Винтовая лестница вела на второй этаж. Над верхним коридором нависал сводчатый потолок, в стене были двери, на которые обратил моё внимание провожатый:
— Раньше здесь не было глазков и форточек.
На дверях висели тяжёлые замки. Мы шли мимо них, направляясь в угол, откуда узенькая лестница вела наверх. Она была так тесна, что пройти по ней мог только один человек, да и то если он шёл бочком.
Поднялись и мы, и перед нами оказалась очередная дверь. Краевед сказал мне:
— В тот год она была окована железом... Здесь и держали Богрова. В этой секретной камере пребывали самые важные преступники... А теперь пройдём с вами в самую большую камеру капонира, туда, где проходил суд над Богровым.
Накануне суда, 8 сентября, Богрову вручили обвинительный акт.
— Ознакомьтесь, — сказали ему.
Богров попросил карандаш и бумагу.
— Для чего? — спросил тюремщик.
— Не положено, — ответил тот и закрыл дверь, выпуская из камеры офицера военного суда, передавшего акт.
И засов камеры с резким лязгом задвинулся.
Заседание военного суда проходило в камере второго этажа. Сюда доставили стулья и самый большой стол, какой только могли пронести по коридору. На стол постелили красное сукно. За ним разместился суд: генерал Рейнгартен, полковник Акутин, подполковник Мещанинов, подполковник Кравченко и подполковник Маевский. Председательствовал генерал Рейнгартен. Обвинителем выступил прокурор киевского военного суда генерал Костенко. Секретарём был Лесниченко.
Адвокатов не было — Богров от защиты отказался.
В камеру, которую во многих публикациях авторы почему-то называют “залом заседаний” и “залом суда”, допустили исключительно представителей высшей администрации и судебной власти. В документах находим имена тех, кто попал в этот “судебный зал”, — министр юстиции И.Г. Щегловитов, киевский генерал-губернатор Ф.Ф. Трепов, командующий войсками Н.И. Иванов, киевский губернатор А.Ф. Гирс, прокурор судебной палаты Чаплинский, прокурор окружного суда Брандорф, судебный следователь по особо важным делам В.М. Фененко, комендант крепости Медер, губернский предводитель дворянства Куракин, Алексеев, Зальц и другие. Всего около двадцати человек — об этом свидетельствуют документы.
Заседание началось в четыре часа дня. Проходило оно при слабом свете керосиновой лампочки, которую заранее принесли тюремщики. Богрова доставили в суд под конвоем. На нём осталась та же одежда, в которой он был в театре, — фрачная пара, но манишка, манжеты и галстук отсутствовали. Было ясно, что их изъяла стража, чтобы обвиняемый не смог совершить самоубийство. Такова была тюремная инструкция — не оставлять арестованному никакого шанса уйти от судебного разбирательства.
Обвинительный акт был написан на трёх листах, но прокурор читал его минут тридцать. Он мог прочитать текст и быстрее, но, как многие прокуроры, выступающие с обвинением, не мог отказать себе в удовольствии провести всё чинно и торжественно, ибо ему представился необычный случай — он обвинял убийцу главы правительства.
Прочитав обвинение, генерал Костенко удовлетворённо посмотрел на председательствующего, окинул взглядом членов суда, сидевших с ним рядом.
— Приступаем к допросу свидетелей, — объявил председатель суда.
Свидетелей оказалось всего семеро, хотя суд вызвал двенадцать человек. Среди неявившихся были сановники, на глазах которых ранили Столыпина. Их показания, данные следствию, на суде не зачитали, кроме одного.
Допрошен был только Кулябко.
— Допрашивать остальных не имеет смысла, — решил генерал Рейнгартен.
Приступили к допросу Богрова. Суд хотел знать, как происходило всё на самом деле.
— Я прошу, чтобы господин Кулябко остался здесь во время моего показания, — сказал Богров.
— Ваше желание суд удовлетворяет, — произнёс председатель, и Кулябко остался.
Богров рассказал, как он морочил охране голову. Он повторил всё то, что уже сказал во время следствия, ничего нового не прибавил.
Ему задавали вопросы. Естественно, все они сводились к самому главному: как к нему попал билет на торжественный спектакль.
— Билет мне передал Кулябко через филёра охранного отделения, — в который раз объяснял Богров. — Было это в восемь часов. О встрече с филёром Кулябко уведомил меня по телефону.
— Вы помните номер билета? — спросил кто-то из членов суда.
— Да, конечно, — ответил Богров, — и даже очень хорошо. Ряд восемнадцатый, номер билета... — Он сделал паузу, словно пытался его вспомнить, но потом назвал верную цифру.
И добавил деталь, на которую не обратило внимание следствие: