Не любил Коковцов Курлова, как и тот не любил его, и не мог не воспользоваться случаем, чтобы отстранить генерала от дел. Если не от службы вообще, то хотя бы от министерства внутренних дел, полицейского сыска, где он был опасен для многих.
Понял ли главную мысль своего премьера государь? Наверное, понял.
Внимательно выслушав премьера, Николай II сказал:
— Вы совершенно правы. Мне не следовало поступать так, но теперь уже поздно. Я сказал Спиридовичу, что прекратил дело и вернул меморию государственному секретарю. Относительно Курлова: я уверен, что он, как честный человек, сам подаст в отставку, и я прошу вас передать ему мои слова. Вас же прошу, Владимир Николаевич, объяснить в Совете министров, чем я руководствовался, и не судить меня. Повторяю — вы совершенно правы, и мне не следовало поддаваться моему чувству.
Главное было сказано: все помилованы. Курлов отрешён от должности.
В истории была поставлена точка.
Проект
После кончины Столыпина в Колноберже примчалась особая комиссия, видимо, для того, чтобы изъять все бумаги бывшего председателя Совета министров. Родным Столыпина так и заявили:
— Все бумаги покойного имеют государственное значение.
Для того, чтобы впоследствии не было кривотолков, комиссия разрешила присутствовать при выемке документов и личной переписки Столыпина его зятю, дипломату Борису Ивановичу Боку.
Работала целый день — бумаг было много.
Первым делом была изъята переписка с государем. Письма Николая II аккуратно сложили в большую картонную папку, тщательно завязав её тесёмки. Затем принялись перебирать остальные документы. Перебирали деловито, умеючи. При таком подходе ни одна бумага не могла избежать пристального внимания чиновников.
— А вот ценный для империи документ, — заметил председатель комиссии, поднимая стопку листов, исписанных рукой Столыпина. — Это очень важно...
И показал бумаги присутствующим. Прочитав заглавие, с мнением председателя комиссии согласились: перед ними действительно документ особой важности — “Проект преобразования государственного устройства России”.
Ознакомиться с проектом при комиссии зять Петра Аркадьевича не мог. Как только он увидел документ, то всё остальное перестало его интересовать. То, что это был самый важный проект, над которым Столыпин усиленно работал в последнее лето, он понял сразу. Выходило, что все проведённые реформы были прелюдией к самому главному замыслу, который Пётр Аркадьевич намеревался осуществить, чтобы возвысить империю.
Упакованные бумаги в тот же вечер были увезены в Санкт-Петербург.
Недели через две Бок к ним вернулся. Придя к министру Макарову, он поинтересовался судьбой проекта Столыпина.
— Я об этом ничего не слышал, — удивился Макаров. — Но вы меня обрадовали. Значит, Пётр Аркадьевич составил проект преобразования государства и рассчитывал внедрить его? Всё, что делал Пётр Аркадьевич, шло отечеству только на пользу. Я выясню судьбу этого документа.
Бок был уверен, что Макаров непременно выяснит судьбу проекта, ведь у него было высокое положение — министр внутренних дел и шеф корпуса жандармов, а совсем недавно — помощник Петра Аркадьевича, директор Департамента полиции, выдвинутый им на должность государственного секретаря.
Но Макаров проект так и не отыскал. В этом он сам признался Боку:
— Вы можете мне не поверить, Борис Иванович, но выяснить дальнейшую судьбу проекта Петра Аркадьевича мне, к сожалению, так и не удалось. А я беседовал со всеми членами комиссии...
Макаров не сказал всей правды. Да, члены комиссии от него скрыли, где находится документ, но он-то мог определить его местонахождение. Документ тот был передан государю, но разглашать тайны министр не имел права.
Сменивший через год Макарова на посту министра внутренних дел Н.А. Маклаков пригласил к себе Бока:
— Знаю, Борис Иванович, что вы интересовались судьбой проекта Петра Аркадьевича и были неудовлетворены, что ничего о нём не известно, но и я, как министр, не имею о нём полных сведений. Обещаю, как только мне станет что-нибудь известно, я сразу же дам об этом знать...
Но и Маклаков не смог выяснить, где же находится проект Столыпина. Как в воду канул документ, уложенный правительственной комиссией в коробку и увезённый с собою.
А потом кто-то пустил слух, что документ тот был крамольный, что покойный Столыпин замышлял так преобразовать государство, что самодержавная власть была бы урезана, а выдвиженцы из народа получили бы такие права, которые не снились даже смутьянам-депутатам, критикующим с думской кафедры самого государя.
Слухи, конечно, были нелепые, как все слухи. Но тому, кто распускал их, критика бывшего премьера была на руку.
Не могли они не дойти и до государя. Впрочем, что говорят по поводу архива Столыпина, его не должно было интересовать, ведь он, этот архив, был у него под рукой.
Читал ли его государь? Несомненно, читал — все серьёзные бумаги премьера ему были показаны. Но сделал ли он для себя какие-то выводы?