— Он хочет с вами познакомиться. Его чрезвычайно интересует ваша деятельность. Я счёл необходимым сообщить государю, что по роду своей работы вы обычно носите штатское платье, и, по-моему, даже не имеете мундира, — сказал Столыпин. — Он ответил: “Неважно. Он может спокойно прийти на аудиенцию в штатском”.
Герасимов поразился прозорливости Столыпина. Вроде совершенная мелочь, а приятно. Патрон понимал, что у его подчинённого может не быть парадного мундира, и избавил его от хлопот. Ведь для того, чтобы сшить срочно мундир, надо было понести значительные расходы.
Александр Васильевич не намерен был предстать перед государем как мелкий чиновник, случайно попавший на аудиенцию.
— Постараюсь сшить мундир, — пообещал жандарм.
Он понимал, какое значение имеет придворный этикет, и потому сразу же поспешил заказать у лучшего в городе портного офицерский мундир, готовый дорого заплатить за него.
В назначенный час Герасимов явился к государю.
Позже он описал, каким он увидел впервые царя так близко. Красивые умные, доброжелательные глаза и спокойный тон произвели на него глубокое впечатление.
Согласно дворцовому этикету, полковник не имел права сидеть в присутствии государя даже в том случае, если тот пригласит его сесть. Государь, понимая ситуацию, стоя слушал доклад. Полтора часа они беседовали возле окна, открывавшего вид на зимний царскосельский парк.
Государя интересовало положение в стране.
— Как вы оцениваете состояние государства? Велика ли опасность?
Жандарм долго отвечал на короткий, казалось бы, вопрос, отвечал со всеми подробностями — о революционных организациях, о боевых группах эсеров и, разумеется, о последнем террористическом акте, во время которого был убит петербургский градоначальник.
Николай II корил фон дер Лауница: почему же он не прислушался к совету Герасимова и, несмотря на предостережение, поехал на открытие клиники? Ему не давала покоя мысль, почему нельзя помешать покушениям и создать преграды на пути терроризма?
Воспользовавшись моментом, Герасимов сказал о том, что так долго его волновало. А волновала его предоставленная Финляндии конституция, благодаря которой революционеры скрывались на её территории и беспрепятственно передвигались по ней. Финская полиция относилась к ним благосклонно, чего нельзя было сказать о её отношении к полиции русской, которой она чинила различные помехи. Случалось, приезжавший русский полицейский высылался местными властями по жалобам русских революционеров. Последнее он считал возмутительным.
— Согласен с вами. С этим пора покончить, — заметил Николай II, — и, даю вам слово, я покончу!
В конце беседы он спросил у Герасимова, что тот знает о масонах.
— Мне говорили, что между ними и революционерами существует тесная связь. Я хотел бы знать, так ли это на самом деле?
— В государстве нет масонских лож, — ответил Герасимов, — и вообще они не играют никакой роли.
— Нет, нет, вы не правы, — государь в первый раз возразил ему во время их беседы. — Передайте Столыпину о необходимости представить доклад о русских и заграничных масонах.
Сказав это, Николай II дал понять, что аудиенция окончена. Но когда Герасимов выходил из кабинета, неожиданно спросил вдогонку:
— Итак, что вы думаете? Мы победим или революция?
Полковник уверенно ответил:
— Я убеждён в победе государства.
Мы знаем, что он ошибся. Десять лет спустя после этого разговора он смог убедиться в опрометчивости своих слов и обещания, данного государю. Убедился позже в этом и царь, отрёкшийся от престола и отдавший свою страну на растерзание. В екатеринбургском заточении он долго будет перебирать в памяти все предыдущие дни и, конечно, вспомнит о Столыпине, который был надёжной опорой самодержавию, но слишком рано ушёл из жизни.
“...B чёрном фраке, в безукоризненной перчатке на левой руке стоял рядом с Лауницем молодой, белокурый денди, спокойный, светский, богомольный... Он мог бы застрелить тут же, в церкви, того, кого он искал в течение целого года, но... Но “Адмирал” остался верен себе. С деликатностью чуткого человека, который не пойдёт в обуви в мечеть, не засмеется при виде маленького, вымазанного кашей бархана, он выждал и убил Лауница на площадке. И долго гадали русские Лекони, разглядывая мозолистую руку, сразившую царского опричника, долго старались определить, к какому сословию принадлежит её обладатель. Как удивились бы они, узнавши, что этот изящный франтик незадолго до акта служил в извозчичьей артели, чистил навоз, запрягал лошадей... Как удивились бы они, узнавши, что этот извозчик с таким простодушным румяным лицом был интеллигентом в лучшем значении этого слова”.
Убийство фон дер Лауница взволновало весь город, в первую очередь официальные круги. Прошёл слух, что готовилось покушение и на Столыпина, но оно сорвалось по счастливой случайности. Подробностей, конечно, многие не знали.
Родные и близкие Лауница осуждали его за неосмотрительность, ведь приезжал же полковник Герасимов, предупреждал о возможной беде.
Столыпин сказал полковнику: