“Мне приходилось постоянно, чуть ли не ежедневно, входить в соприкосновение со Столыпиным по делу службы. Но неоднократно я бывал у него и на дому, среди членов семьи. Насколько Столыпин был строг, суров, энергичен в государственной своей работе, целиком отданный владевшей им политической идее, настолько любезен и дружелюбен он был в личных отношениях. В кругу своей семьи он даже производил впечатление мягкого, податливого человека, и первую скрипку тут играла его жена. Ко мне они оба относились очень сердечно: он видел во мне преданного слугу государства, она же — надёжную охрану своего мужа. В тяжёлые времена мне приходилось бывать у Столыпина ежевечерне, докладывая ему о событиях в революционном лагере. По просьбе его жены, часто присутствовавшей при наших беседах, я должен был сопровождать его в поездках вне Петербурга, в Царское Село, и на обратном пути Столыпин мне о многом рассказывал, между прочим и о том, как царь относился к сообщениям, почерпнутым из моих докладов”.
Неожиданному приезду Герасимова в столь позднее время Столыпин не удивился. Понимал, раз пришёл — значит надо.
— У меня неприятная, в сущности, новость... — начал Герасимов.
— Говорите в присутствии Ольги Борисовны, — разрешил Столыпин, — если, конечно, дело не касается государственной тайны.
— Как сказать, — заметил Герасимов и поведал о сообщении секретного сотрудника, не смущаясь присутствием Ольги Борисовны. Если Пётр Аркадьевич дозволил, почему бы не сказать?
Он предложил министру воздержаться от выездов в город в течение нескольких дней, пока обстановка не прояснится. Собственно, ради этого он и приехал.
— Невозможно, — заявил Пётр Аркадьевич. — Я обещал принцу Ольденбургскому присутствовать на открытии клиники и обязан выполнить своё обещание.
— Но нельзя игнорировать поступившее сообщение, — возразил Герасимов. — У нас слишком мало времени, чтобы разобраться, безопасно вам там быть завтра или нет.
Столыпин предложил компромисс:
— Думаю, что там можно выставить надёжную охрану и пресечь действия боевиков.
— Нет, Пётр Аркадьевич, мы не сможем в клинике обезопасить вас и градоначальника. Там предвидится большая скученность, много народу, теснота — это как раз то, что требуется спрятавшемуся убийце. Он будет так одет, что мы его не распознаем. Я анализировал ситуацию. Двести человек в таких стеснённых условиях... Я прошу вас, Пётр Аркадьевич, последовать моему совету.
Ольга Борисовна поддержала полковника. Часто жёны дают мужьям неверные советы, но нередко и весьма полезные, к которым следует прислушаться.
— Мне кажется, не стоит пренебрегать советом Александра Васильевича, — сказала Ольга Борисовна мужу, — ведь печётся он о твоём здоровье. Можно пропустить одно открытие, разве другие дела твои не стоят того, чтобы завершить их?
Только умная женщина может убедить мужа. Ольга Борисовна убедила, и, уступая её доводам, Столыпин сказал:
— Хорошо. Я несколько дней проведу дома... А что вы думаете предложить принцу фон Лауницу? Тоже сидеть взаперти? Лауниц же вас не послушается — у него такой упрямый характер.
— Надеюсь уговорить его, — сказал Герасимов, покидая гостеприимную семью.
Как и предвидел Столыпин, фон Лауниц не захотел обсуждать проблему.
— Если эсеры думают запугать меня, то они глубоко ошибаются, — сказал он. — Я никогда их не боялся. Что завтра скажут в столице, если узнают, что градоначальник испугался террористов и по этой причине не явился на открытие клиники, хотя дал предварительное согласие? Нет, нет, уважаемый Александр Васильевич, не предлагайте такое решение и не настаивайте на нём! Оно неприемлемо!
Уговорить градоначальника Герасимову не удалось, хотя доводы последовать его совету он привёл убедительные.
— Но вы же знаете, что у них покушение на градоначальника стало как бы революционной традицией. Им всё равно, боитесь вы их или нет, им нужна кровь. Если бы у меня не было серьёзной информации, я бы с вами согласился, но если такая опасность существует, я обязан предостеречь вас. Я разговаривал с Петром Аркадьевичем, он со мной согласился.
— Петру Аркадьевичу, конечно, появляться там не стоит, — заметил генерал-майор, — все знают, как его любят революционеры, — он усмехнулся, сказав слово “любят”. — Но при чём здесь я?
Герасимов пытался объяснить, что к Лауницу отношение у боевиков особое. Тамбовским губернатором он жестоко подавлял восстания в губернии, потому социалисты-революционеры давно наметили его в качестве жертвы.
Наверное, ему стоило напомнить и недавние времена, когда он, потомок старинного прибалтийского дворянского рода, окончивший Пажеский корпус, в ноябре 1905 года назначил карательную экспедицию, чтобы образумить, как он говорил, восставшие деревни. На это последовал ответ тамбовского комитета партии эсеров, который приговорил Лауница и его ближайших помощников к смертной казни. Помощники губернатора были застрелены. Оставалась очередь за Лауницем.
— Эсеры держат своё слово, — настаивал на своём жандарм.
— Напрасно вы меня уговариваете, — сказал на прощание градоначальник. — Усильте охрану — и всё обойдётся.