Тайна убийства Столыпина

Последнюю фразу произнёс совсем подавленный человек. Голос его был грустным, взгляд растерянным. Жандарм впервые видел его таким. Перед ним был не тот уверенный и умный агент с хитрющими глазами, которого он знал, а совсем иной Азеф, растерянный, разбитый. И этот Азеф даже расплакался:

— Напрасно к вам приехал. Всё кончено. Мне уже нельзя помочь. Всю жизнь я прожил в опасности, под постоянной угрозой, и вот теперь, когда, казалось, с прошлым покончено навсегда — теперь меня убьют свои же товарищи...

Герасимов пробовал его успокоить.

— Не спешите себя хоронить, надо разобраться, что к чему.

Успокаивая Азефа, он ещё не знал, как сложится эта история дальше. Ему казалось, что у Азефа шалят нервы, что за долгие годы напряжённой работы он потерял уверенность и самообладание, а как раз сейчас они ему необходимы.

— Неужели вы считаете, что Лопухин вас выдаст?

— Уверен, иначе Бурцев не выставил бы его в качестве свидетеля.

Герасимов был поражён.

— Как это возможно? Бывший директор Департамента полиции идёт свидетелем на революционный суд? Да полноте! Это чистейшая чепуха!

— Для вас, возможно, и чепуха, а для меня нет. Речь идёт о моей жизни, — напомнил Азеф.

Герасимов пытался убедить Азефа в обратном. Он знал Лопухина семь лет, сначала по Харькову, потом по Петербургу. Лопухин зарекомендовал себя дисциплинированным чиновником, несущим ответственность за свои поступки. Три года он возглавлял все полицейские дела в России. Он был порядочным человеком и на этой почве у него случались конфликты с Треповым и Рачковским, а затем и со Столыпиным, за что он и был отстранён от должности. Герасимов считал, что правительство поступило с Лопухиным несправедливо, уволив на пенсию и не сохранив даже оклада. Единственный директор Департамента полиции, которого после выхода на пенсию не назначили даже сенатором. Естественно, он был обижен и огорчён, но чтобы — сойтись с революционерами! — Герасимов представить себе этого не мог.

— До последнего времени я уважал Лопухина, — признался он, — и скажу вам честно, что своим возвышением и назначением на пост начальника Петербургского охранного отделения я обязан именно ему.

— Не скрою, что потому и пришёл к вам, надеясь, что вы сможете встретиться с Лопухиным и отговорить его от опрометчивого шага, — сказал бывший секретный агент.

— Наш разговор совсем другое дело. На мой взгляд, было бы лучше, если бы вы сами отправились к Лопухину и отрегулировали отношения с ним лично.

Такого желания у Азефа не было. Он не скрывал, что доверия к Лопухину не питает, что из их разговора ничего путного не выйдет, что для этого нужен человек весомый по должности или влиятельный в обществе. Возможно, он хотел вовлечь в своё дело всесильного Столыпина, но Герасимов или сделал вид, что не понял агента, или действительно его не понял.

Он допустил серьёзную ошибку, отправив Азефа к Лопухину. Бывший агент вернулся ещё более растерянным, чем прежде. Теперь у него не было даже той маленькой надежды, что теплилась раньше.

Вернувшись, он сразу сказал о главном:

— Мы совершили серьёзный промах, я не должен был идти к нему. Несомненно, Лопухин связан с революционерами и передаст им весь наш сегодняшний разговор. Я окончательно пропал.

И он описал свидание с бывшим директором Департамента, но ничего бодрящего в том рассказе не было.

Разговаривали они в передней комнате — Лопухин даже не пустил его к себе в кабинет. Говорил тоном сухим, канцелярским. Азеф понял, что все мосты, соединявшие его с министерством, он сжёг. “Лопухин настроен воинственно”, — заключил Азеф.

Он стал просить, чтобы Герасимов сам поговорил с Лопухиным, и даже предъявил ультиматум:

— У меня мало времени, но я никуда не уеду, пока ваш разговор не состоится.

— Вы напрасно считаете его предателем, — заверил Герасимов. — Он никогда не пойдёт против вас свидетельствовать, я знаю это.

— Тогда нанесите ему визит сами.

И Герасимов отправился к своему бывшему хорошему знакомому и сослуживцу.

Сохранились два описания той встречи — одно отличается от другого. Каждый протоколировал, как было выгодно только ему. Допускаю, что каждый ставил собеседника в неловкое положение, а себя представлял в положении выгодном.

По рассказу Герасимова, около пяти часов пополудни он позвонил в дверь квартиры Лопухина. Тот его вначале не узнал, а узнав, поприветствовал:

— Александр Васильевич, добро пожаловать! С какими вестями? Не с поручением ли от Столыпина?

(Видимо, он ещё надеялся, что Столыпин сделает попытку сближения с ним, отметил Герасимов).

— Нет, я совсем по частному делу, — сказал полковник. — Хотел бы поговорить с вами с глазу на глаз.

Они прошли в кабинет. Когда Лопухин узнал, что гость пришёл просить за Азефа, голос его зазвучал иначе:

— Ах, так вы хлопочете по поводу этого негодяя! Он был уже у меня. Я ничего не могу и не хочу для него сделать.