Тайна убийства Столыпина

Конечно, она могла показать его родителям или рассказать им о маленьком происшествии, случившемся с нею, но решила их не тревожить.

“Что ж, — рассуждала она, — увидит этот господин, что ошибся, и оставит свои глупости”.

Через несколько дней на столе лежало второе письмо, тон которого был уже наглым. Девушка показала письмо отцу.

Столыпин внимательно прочитал послание.

— А первое? — спросил он у дочери.

— Я порвала его. Не хотела вас тревожить. Письмо было глупое, и я полагала, что адресат просто ошибся. Но он написал снова...

Столыпин пристально посмотрел на дочь. Его взгляд говорил о том, что действия дочери он одобрил.

— Хорошо, — сказал он после беседы, — не волнуйся, — и встал, чтобы покинуть гостиную.

К кому мог обратиться министр? Конечно, к Герасимову. Тот сразу взялся за дело, послав во дворец своих верных ищеек. Те быстро разобрались, кто писал письма.

— Вот фотографическая карточка этого господина...

На фотографии был красивый брюнет.

— Он влюбился в мою дочь? — спросил Столыпин.

— Хуже, Пётр Аркадьевич. У революционеров был нехитрый план: заманить вашу дочь на свидание, а потом привести её на какую-то квартиру, где она встретилась бы с членами партии. Ваша дочь, по их замыслу, должна была влюбиться в этого красавца, а потом по его рекомендации настоять, чтобы в вашу семью был принят учитель для младших детей...

— Вы хотите сказать, что они задумали подослать в мою семью убийцу?

— Да, Пётр Аркадьевич, именно так. Чего только не выдумают революционеры. Видите, как они опасны, эти господа!

После инцидента с дочерью Столыпин решил отправить её в Рим, где муж его сестры был посланником при Ватикане. Гостившая в Петербурге сестра Анна сама предложила взять с собой племянницу, чтобы она прошла курс лечения в Италии, в Сальсомаджиоре.

— Лечение укрепит её, — уверяла Анна, — и пойдёт на пользу. В такой нервозной обстановке, как здесь, ей нельзя оставаться, она девушка впечатлительная.

Отец согласился. Видел, что после опасных писем Мария стала нервной, молчаливой, отказывается от еды, временами её знобит от температуры.

“Пусть поедет развеется, — решил он, — а то здесь, во дворце, действительно, как в клетке”.

Поддержала его и Ольга Борисовна.

— После деревенского простора мы вынуждены держать детей за забором, что отражается на их психике. Ты прав, пусть Мария едет в Рим. Я думаю, поездка отвлечёт её от наших забот, тем более что Анна собирается по дороге посетить и Париж. Нашей дочери будет интересно побывать за границей.

И добавила:

— Тебе тоже не мешает отдохнуть. Ты так устал от всех последних тревог!

Она, конечно, была права. После взрыва на даче резко изменился режим жизни премьера. Теперь он сам был, как птица в клетке, — охрана ограничила его перемещения, и выходило, что он не принадлежал себе, а подчинялся требованиям охраны, которая определяла, безопасен ли каждый шаг, который он намеревается сделать.

Ограничения в передвижении — та же тюрьма.

Из воспоминаний М.П. Бок:

“Работал мой отец далеко за полночь, обыкновенно до трёх часов ночи, причём никогда днём не спал, если не считать короткого отдыха, который он себе позволял ежедневно перед обедом. Тогда он ложился у себя в кабинете на диване и немедленно засыпал на пятнадцать минут, после чего вставал абсолютно свежим и бодрым. Утром он всю жизнь к половине девятого уже совершенно одетый пил кофе”.

Опасная игра продолжалась. В роли мышки оказывался премьер-министр империи, в роли кошки — Боевая организация социал-революционеров, на счету которой было много террористических актов, убийств и покушений.

— Совсем не детская игра, — заметил Пётр Аркадьевич.

Полиция вынуждена была придумывать свои ходы, чтобы оградить Столыпина от террористов. Она разработала целую систему, когда все прогулки и выезды главы правительства совершались только по указанию начальника его охраны. Последний взял на себя всю ответственность.

— Вы не будете давать указаний ни шофёру, ни кучеру, — предупредил он Столыпина. — Выполняться будут только мои приказы.

Вначале Пётр Аркадьевич стал оспаривать такую бесцеремонность, но после того, как на него было совершено очередное покушение, выполнять указания охраны согласился.

— Не обижайтесь, Пётр Аркадьевич, на всякие ограничения, — сказал начальник охраны. — Кому знать, как не вам, специфику нашей работы.

С того дня только он один знал, когда и каким путём поедет премьер-министр. Он никогда не говорил об этом заранее подчинённым, но как только Столыпин садился в автомобиль или экипаж, оповещал шофёра или кучера о маршруте.

Выезжали из разных подъездов Зимнего дворца, что делало для боевиков невозможным вести одновременно наблюдение за всеми выходами. Тогда им пришлось бы выставлять своих людей на многих улицах, куда можно было выехать, а это поставило бы их акцию под удар — полиция зорко следила за всей территорией вокруг дворца.

Как-то Столыпин пожаловался начальнику охраны:

— Я совсем скован в движении. Иногда мне хочется прогуляться, отдохнуть от комнат.

— Я подумаю над вашим предложением, — задумчиво ответил жандарм.