Тайна убитой актрисы [сборник]

– Сказали, что дышит. Гарантий нет никаких, слишком большая потеря крови. Но организм не сдается. Тут главное, выдержит сердце или нет. Если остановится, то все будет хуже. Но пока «мотор» качает. Вот он чем себя, – взял со стола пакетик с чем-то окровавленным внутри врач.

Это действительно была игла. Отточенная большая штопальная игла. Ею Лисовский и чиркал по вене с ожесточением, чтобы выпустить кровь, чтобы умереть. Именно с ожесточением, потому что нормальному человеку в нормальном состоянии духа и сознания такое не под силу. Это больно. Ну, что же, значит, будут разбираться, как она попала к задержанному в камеру. И почему. И зачем Лисовский хотел умереть, ведь против него нет особо страшных улик, нет доказательств его участия в каких-то серьезных преступлениях.

– Товарищ полковник. – Один из сотрудников изолятора подошел к Крячко и протянул смятый клочок бумаги. – Это было у него под подушкой.

Стас развернул листок и прочитал:

«Или ты, или Аленка

Лучше ты сам»

– Странно, что он записку не выбросил в унитаз, не порвал в клочки, не съел, – заметил сотрудник изолятора. – Обычно малявы с воли они уничтожают.

– Обычно? – резко спросил Крячко. – Как они вообще попадают в камеры, это вы можете мне объяснить? У вас тут проходной двор или кто-то из ваших сотрудников этим занимается?

– Будем разбираться, – помрачнел сотрудник изолятора. – Мы с каждым таким случаем разбираемся.

– Разбирайтесь! А не уничтожил он записку потому, что у него в голове было другое. Кто эта Аленка, насколько она дорога Лисовскому? По-моему, он, прочитав записку, пролежал всю ночь с ней в кулаке и грыз от злости и отчаяния подушку. Посмотрите на угол наволочки! Парню было не до сокрытия улик. Он прощался с жизнью и с Аленкой! Записку в протокол и на экспертизу в лабораторию. Отвечаете погонами за нее! Я в больницу…

Гуров и Букатов приехали к больнице, когда Крячко уже выходил на улицу, и сразу кинулись к нему:

– Ну как, шансы у Лисовского есть?

– Хреновые у него шансы! – отмахнулся Стас. – Никаких гарантий врачи дать не могут. Только руками разводят!

– Ну, ты на них не злись, они тоже не боги, – осадил друга Гуров.

– Одни не боги и не могут уследить, чтобы в камеру изолятора не попадали посторонние запрещенные вещи, другие не могут спасти человека. Мы вот с вами боги из ничего добывать улики, доказательства и разбираться при недостатке информации. И ловить при этом преступников! Меня ведь не халатность бесит, не ошибки, а подлость, предательство! Ладно, считайте, что выговорился и остыл.

– Хорошо, а то мне еще напарника-неврастеника не хватало, – улыбнулся Лев. – Значит, так, охрана у палаты будет через пять минут. Алексей выяснил, о какой Аленке может идти речь. Расскажи, Леша.

– У Лисовского есть пятилетняя дочь. О ней почти никто не знает. Живет она у бабушки Лисовского, Валентины Николаевны Бурмистровой, в деревне Крохалевка.

– Дочь? У такого упыря? – удивился Крячко. – Интересно, что он способен на какие-то чувства.

– Видимо, способен, – пожал плечами Букатов. – Это давняя история. Есть подозрения, что он девушку изнасиловал, она забеременела, хотела сделать аборт, но ей не дали. Тогда она родила и покончила с собой. Он забрал ребенка, признал отцовство. Доказательств, что девушка погибла из-за него, не было. Да и не докапывался никто.

– Судьба! – покачал головой Лев. – Мать покончила с собой. Отец пытается покончить с собой, девочка остается с пожилой женщиной в деревне. Сплошь горе, горе, горе! Кем она вырастет в такой обстановке? Ох, не знать бы ей ничего о своих родителях. Только мудрость бабушки спасти ее может. Ладно, ребята, девочке охрану не приставишь, в деревне это сразу станет заметно. И дочь, и бабушку нужно забрать и срочно в надежное место здесь, в Новосибирске, до конца расследования. Займись, Алексей.

Букатов ушел к машине, а Гуров и Крячко пошли по дорожке больничного парка. Сыщики молчали, думая о том, что произошло за последние часы.

– Смотри, Стас, лист желтеет. Лето кончается, – остановился Лев возле березы. – Здесь, в Сибири, оно короче, чем у нас. Трудно описать словами, но почему-то приближение осени чувствуется на подсознательном уровне. Вроде бы и температуры держатся все те же, и листьев желтых еще нет, а все равно чувствуешь изменения. Или приближение изменений. Интуиция? Внутренние биологические часы, отмечающие время, отведенное на каждый сезон?

– Нет, просто ты не думаешь о тех признаках, которые видишь и понимаешь. Ночи холоднее стали, солнце не печет, а просто греет. Облака не летние, а осенние уже над головой. Листья потихоньку желтеют. Много чего, о чем ты не думаешь, но твоими органами чувств оно воспринимается. Ты почему завел разговор о листиках и тучках? Думаешь, я не понимаю?

– Ну? И почему?