Тайна убитой актрисы [сборник]

– Как скажешь, Николай, так и будет, – отозвался Григорий Костомаров. – Ты тут хозяин, вот и определяй, где нам сесть. Это, пожалуй, правильно, что не в доме: Лев Иванович собирается рассказать нам нечто такое, что не для всех ушей предназначено.

Если ветеран ростовского сыска хотел этой фразой завлечь хозяина, добиться того, чтобы тот страстно ждал начала разговора, то он своей цели добился.

Николай еще внимательнее взглянул на гостя и спросил:

– Так вы и есть тот самый Лев Иванович Гуров, о котором столько говорят?

– Я не слушаю, что обо мне говорят, – ответил сыщик. – Но, наверное, тот самый и есть. Однако давайте поговорим о деле. Где эта ваша банька?

– Вот сюда, за угол, пройдите, – сказал Николай и указал на дорожку, выложенную плиткой и ведущую за угол дома.

Идя к баньке, Гуров обратил внимание, как аккуратно была выложена плитка на этой дорожке, с какой любовью были устроены цветники вокруг дома и маленькой бани. Все в хозяйстве Николая Гвоздева было сделано прочно и аккуратно.

«Да, как видно, этот человек действительно полностью преобразился, – подумал Гуров. – Уголовникам совсем не свойственно стремление украшать свой дом и быт. Да и работать они не любят».

Они вошли в небольшую деревянную баню. Внутри было так чисто, что сыщику даже неловко было ходить по такому полу в обуви.

Однако хозяин сразу заметил замешательство гостя и сказал:

– Ничего, не стесняйтесь, проходите. Убрать всегда можно, были бы руки на месте. Вот, садитесь сюда, на эту скамью. Мы пристроимся напротив. Давайте говорить о деле. Мне Григорий Семенович по телефону сказал, что вы нашли казну, которую Голован собирал. Я, признаться, не поверил. Как же может наша казна оказаться где-то за тридевять земель, в Заозерске? Но послушать вас очень хотелось бы.

– Сейчас я все расскажу по порядку, – сказал Гуров. – Изложу ту часть истории, которая мне известна. В ответ я бы хотел услышать другую часть, ту, о которой ни я, ни даже Григорий Семенович ничего не знаем. Итак, я приехал в Заозерск расследовать убийство молодой актрисы Елены Прокофьевой. Вам это имя ничего не говорит, как я вижу. Но оно вам кое-что напомнит, когда я назову девичью фамилию Елены. А фамилия у нее Масленникова.

На лице хозяина дома отразилось глубокое удивление и неподдельный интерес.

– Так вот оно что! – воскликнул Гвоздев. – Значит, Ленка Масленникова оказалась в Заозерске! Ее там убили. Жалко девчонку, такая красивая была, хорошая. Я видел ее не так уж и часто, но помню. Ну и что дальше было?

– А дальше мы с моим другом начали расследование и выяснили ряд любопытных вещей, – сказал Гуров. – Мы выяснили, что Елену убил человек лет сорока, который до этого долго ее выслеживал и в театре, где она работала, и возле дома. Мало того, один раз он встретил Елену, когда она возвращалась домой с подругой. Лена этого человека узнала.

– Узнала, говорите? – воскликнул Гвоздев. – Значит, она его раньше видела. Стало быть, это был кто-то наш, ростовский, скорее всего, из нашей группировки. Жаль, что у вас его карточки нет. Была бы она, я бы его сразу опознал!

– Портрет этого типа у меня как раз имеется, – сказал Гуров. – У меня только не было человека, который мог бы его опознать. Но теперь, кажется, такой человек появился. Вот вам этот портрет, точнее сказать, фоторобот. – Лев Иванович выложил на стол портрет человека, которого они с Крячко для себя окрестили рецидивистом.

Николай Гвоздев склонился над картинкой, взглянул на нее. На его лице тут же появилось гадливое выражение, словно он смотрел на изображение отвратительного, опасного хищника.

– Я вижу, вы знаете этого человека, – сказал Гуров, который внимательно наблюдал за хозяином дома. – Ведь так оно и есть, не правда ли?

– Этого? – спросил Гвоздев. – Конечно, знаю. Как бы я мог его не знать? Года два бок о бок прожили. На дела вместе ходили, людей калечили, грабили. Окаянные годы! Если бы я их мог из жизни вычеркнуть или забыть напрочь! Но не забывается ничего.

– Я понимаю, Николай, что тебя это мучает, – сказал сыщик. – Но для нас сейчас важно, что ты ничего не забыл, что твоя память как губка впитала в себя все эти страшные вещи и хранит их. Так скажи, кто этот человек?

– Тезка мой, – глухим голосом отвечал Гвоздев. – Тоже Николай. А по фамилии Кривушин. Потому и кличка у него в банде была Кривой. Вам еще, наверное, отчество нужно, но я его не знаю. Кривой, вот и все. Я-то ладно, за мной мокрых дел нет. А за Кривым море крови. Он на моих глазах троих до смерти забил, потому что платить не хотели, все нажитое не желали отдавать. На стрелках, на бандитских разборках двух бойцов из чужой группировки завалил. Он не только убивать, но и мучить людей любил. Кривой – самый настоящий садист. Страшный он человек, этот Колян Кривушин.

– Но если на нем висит несколько убийств, то почему он на свободе? – осведомился Гуров. – За такие дела дают пожизненное, в крайнем случае двадцать лет. И никакого УДО.