Тайна ультиматума. Повести и рассказы

— Правильно, Ник! Ты у меня самый умный, самый красивый и самый сильный человек на свете.

— И самый голодный.

— Скоро приеду. Куда поставил орхидеи?

— Выбросил. Они пахли недобрыми замыслами.

После маленькой паузы Марико сказала:

— И хорошо сделал. Я нарву полевых цветов и привезу.

MEMORIA

ЛЕВ СЛАВИН Рука друга

Я помню Романа Кима с начала тридцатых годов. Ким всю жизнь оставался равным самому себе. Его душевную суть составляли энергия, смелость, изящество, точность, сила. Несмотря на все испытания, подчас жестокие, в которые ставила его жизнь, ничто в нем не претерпело изменений, не исказилось. Рука его в шестьдесят лет была так же тверда и сильна, как и в двадцать. Рука друга. На нее можно было опереться, как на скалу. Талант его оставался свежим и сильным. Произведения его не стареют.

Их обычно относят к жанру приключенческих. Здесь сказывается инерция критического мышления, привычка к рубрикам. А ведь читая повести Кима, нетрудно заметить, что все эти тайны и погони, криптограммы и шпионы не самое главное в книгах этого писателя. Может быть, если бы не было в них кое-чего другого, более значительного, именно эти качества держали бы читателя в своей власти. Но и есть в них магнит посильнее: мысли, характеры, судьбы.

Писатели и сами не всегда понимают, в чем истинное содержание их силы. Бальзак вполне серьезно утверждал, что тема его поразительного романа нравов «Блеск и нищета куртизанок» — борьба между сыщиком и преступником. Кто назовет «Холодный дом» Диккенса или «Преступление и наказание» Достоевского детективами, как ни силен в них элемент уголовного романа.

Я отнюдь не озабочен тем, на какую жанровую полочку положить произведения Романа Кима. В конце концов отсутствие соответствующей полочки скорее хороший признак. Короче: большинство произведений Кима — и «Тетрадь, найденная в Сунчоне», и «Девушка из Хиросимы», и «По прочтении сжечь», и «Агент особого назначения» и другие — все это вещи скорее политического, чем приключенческого, жанра. Отражение мировых событий на судьбах рядовых людей — вот истинный пафос «детективов» Кима, гораздо более волнующий, чем интриги разведчиков и контринтриги контрразведчиков, кстати сказать, изложенные пером умелым и увлекательным и которым личный опыт и специальная эрудиция автора сообщают неопровержимую достоверность.

К этому надо добавить, что острые сюжеты в книгах Романа Кима не выдумка беллетриста. Это история. Это подлинный исторический материал о событиях малоизвестных широкому читателю. Иногда этого материала так много, что возникает желание несколько проредить его. Но изящество формы и свойственный Киму тонкий юмор помогают его произведениям сохранять баланс. В ряде характеристик сказывается присущий Киму талант памфлетиста.

При этом как бы ни фантастичен был сюжет, с большой тщательностью изображена бытовая обстановка. Действие ряда произведений Кима происходит в экзотических краях. Образ жизни, нравы, бытовые подробности выписаны с бальзаковской кропотливостью. Познавательное значение этого несомненно. Нередко эти подробности существования доведены до уровня метких психологических характеристик. Вот пример из повести «По прочтении сжечь».

Японские послы вернулись к себе от государственного секретаря США, которому они передали ноту с объявлением войны. Они взволнованы.

«Номура налил чаю себе и Курусу. Оба стали пить с громким прихлебыванием, послав к черту западный этикет».

Какой точный и емкий образ! Юмористическая деталь работает как трагическая.

Подобно тому как произведения Романа Кима далеко выходят за пределы детективного жанра, так и сам он не умещался весь в пределах литературной работы. Он принадлежал к тому замечательному поколению, которым я восхищаюсь. Он был характерным представителем этих железных большевиков, этих коммунистов в самом высоком, самом подлинном, самом благородном и чистом смысле этого слова.

ВАСИЛИЙ АРДАМАТСКИЙ Встречи с Кимом

Поводом для нашего спора с Романом Николаевичем стало предисловие к одной из его книг. В нем в нескольких строках и довольно примитивно был пересказан сюжет книги — предисловие выглядело явно неудачным. Прочитав его, я сказал Киму, что вообще не люблю предисловий — и таких, как это, и таких, где долго растолковывают смысл книги, выражая этим полное недоверие читателю.

Роман Николаевич согласился, что предисловие написано неудачно, но возразил:

— В наших книжных магазинах всегда очень много книг. Рядовой читатель часто теряется перед этой книжной россыпью. Ему могла бы помочь в выборе книжки литературная критика, но она упорно водит хоровод вокруг десятка-другого имен. Читателю могла бы помочь повседневная реклама книги, но ее у нас почти нет. Могли бы помочь продавцы в книжных магазинах, но не все они любят это делать…И тогда читатель берет с прилавка книгу и открывает страницу с предисловием. Как бы оно ни было написано, оно все же скажет читателю что-то о книге, которая его заинтересовала.