Сна не было, но заволакивала дрема. Ниночке казалось, что она плывет по большому холодному океану и волны норовят утопить утлую ладью… Потом она проснулась. Небо над головой было серым, по нему мчались облака, холодно было, страшно, даже тулуп, что дал в дорогу Колоколов, не согревал. На берегу скрипела галька — кто-то там ходил. Ниночка хотела окликнуть, но тут проснулась окончательно и осторожно чуть-чуть приподняла над бортом шитика голову.
Недалеко от лодки разговаривали Дуглас и Вероника. Они говорили тихо, ветер уносил слова. Вероника куталась в одеяло, в руке у нее было ведерко — видно, пошла к реке, но Дуглас ее подстерег. Какое Ниночке дело до их разговоров и переживаний? Только она собиралась снова накрыться с головой и постараться уснуть, как увидела, что из палатки, где был Смит, выскользнула темная тень и метнулась к кустам. Китаец!
Ниночка хотела крикнуть, позвать на помощь.
Но сдержалась, прижала ладонь к губам. Она ничем не поможет, никого не спасет…
Видно, и Дуглас увидел, что китаец убежал из палатки.
Он громче, так что Ниночка услышала, сказал:
— Я не буду больше вас отвлекать… Простите, дорогая.
Вероника кивнула и медленно пошла к палатке. Дуглас остался стоять на берегу. Сверкнул огонек. Он раскуривал трубку. Тунгус приподнялся от тлеющего костра и спросил:
— Кто ходит?
— Это я, — ответил Дуглас.
— Карашо.
Ветер налетел шквалом. Дуглас еле устоял на ногах. Он выругался и пошел к своей лодке.
Ниночка продолжала смотреть на палатку. Если китаец сделал что-то ужасное, сейчас она услышит крик Вероники.
Но в палатке было тихо.
Сон совсем ушел. Ниночка дрожала под тулупом, но не только от холода. Надо было что-то делать. Натура деятельная, Ниночка не могла оставаться сторонним наблюдателем. Ей нужен был союзник.
Если рядом с Ниночкой были друзья, если она принадлежала к какой-то группе, союзу, компании — она была отчаянно храброй и предприимчивой. Но, оставшись одна, Ниночка терялась, робела, легко впадала в отчаяние. В белостокской эсеровской ячейке никто не мог соперничать с ней отвагой. Но если бы ее увидел сейчас кто-либо из старых друзей, он счел бы, что лицезреет лишь бледную тень прошлой Нины Черниковой, подпольная кличка которой — Оса.
Ниночка протянула руку и дотронулась до завернувшейся в тулуп Пегги, что мирно похрапывала рядом. Конечно, рискованно открыться ей, но Пегги была приятна Ниночке с первого же дня, и Ниночке хотелось рассчитывать на ее лояльность хозяйке.
Пегги не хотела просыпаться. Она отталкивала во сне руку Ниночки, что-то сказала на непонятном языке. Но, когда Ниночка произнесла шепотом ее имя, Пегги тут же открыла глаза и спросила:
— Да, мисс?
— Пегги, — шептала Ниночка, — мне нужно с тобой поговорить. Только ты должна поклясться, что сохранишь тайну.
— Что случилось?
— Ты любишь мистера Смита и Веронику?
— Они добрые. Я их люблю.
— А мистера Робертсона?
— Мистер Робертсон джентльмен, я не могу любить его или не любить.
— Скажи, о чем он говорил с тобой сегодня на берегу?
— Он был очень грубый. Он говорил, что я подслушиваю их разговоры с Лю. Он хотел меня побить.
— Пегги, они что-то замышляют против твоей госпожи.
— Я не понимаю вас, мисс Нина.
Ниночка постаралась передать Пегги содержание разговора между Дугласом и китайцем, хотя, пока говорила, все более понимала, что ничего особенного и не слышала — это только подозрения…
Пегги слушала внимательно, некоторые слова она не понимала и тогда переспрашивала.
— Только что я видела, как мистер Робертсон отвлекал Веронику, а этот китаец был в палатке.
— И мисс Смит не заметила?
— Она смотрела в сторону реки.
— А что он делал?
— Я не знаю.
— Может, он убил мистера Смита? — Глаза Пегги стали круглыми от страха — даже в полутьме это было видно.
Ниночка отрицательно покачала головой:
— Там тихо.
— Мне страшно, — призналась Пегги. — Это ваша страна, это ваши солдаты там спят, вы им скажете: убей китайца, и они убьют. А меня кто будет слушать?
— Но что я им скажу?
— Вы скажете, что он плохой, что он совсем не китаец.
— Не китаец?
— Он даже китайский язык не знает. У нас на Цейлоне есть китайцы, рядом с нами жил китаец, я от него научилась разным словам. А Лю слов не знает. Он не китаец.
— А кто же он?
— И он не слуга. Слуга другой. Слуга разные вещи должен уметь. А Лю старается, но не всегда. А когда он один — он совсем другой. Я говорила госпоже, что он другой, а она только смеялась. Ты говоришь, что он совсем не слуга, а мистер Робертсон его слуга, — я не знаю, Лю со мной совсем не говорит. Он только говорит, что я черная.
Они шептались, сдвинув головы и накрывшись тулупом. Было душно. Вода стучала в днище шитика, но Ниночка вдруг почувствовала подъем энергии: у нее теперь был союзник, группа, организация. А в таком случае Нина — боевик, стоящий целой роты.
— А что теперь делать? — спросила Пегги. — Может быть, Лю задушил мистера Смита, а мисс Смит пришла и легла спать и не догадалась? Ой, святая дева, как страшно!
У Пегги даже зубы стучали от страха.
— Пойдем к Веронике?
— Пойдем. Она должна знать.