Осторожно, стараясь не качать лодку, они выбрались из-под тулупов и спрыгнули на берег.
Луна мелькала в разрывах несущихся облаков. По реке бежали барашки. Ветер был ледяной, и под светом луны были видны белые мухи — первые снежинки осени.
Ниночка неосторожно спрыгнула с носа лодки и попала ногой в воду. Вода была ледяная. Ниночка еле сдержала крик.
Они побежали, пригибаясь, к палатке. В башмаке у Нины хлюпало.
Пегги первой откинула полог и втиснулась в палатку. Она шепнула:
— Это я, мисс Смит.
— Что случилось? — отозвался сонный голос Вероники.
— Тише, — сказала Пегги и добавила: — Мисс Нина, входите. В палатке было так тесно! Они уселись в рядок, заняв половину палатки. У ног лежал, вытянувшись, капитан Смит. Было почти совсем темно. Пегги горячо и быстро шептала Веронике на ухо. Смит пошевельнулся, застонал. Вероника протянула ему воды.
— Но если он был здесь, — сказала потом Вероника, — то ему нечего взять.
Она приподняла голову отца, чтобы ему было удобнее пить.
— А сумка, мисс Смит? — спросила Пегги. — Сумка капитана здесь?
Раздалось шуршание — Вероника копалась в ворохе одежды в дальней части палатки.
— Ой! — сказала она наконец. — А я испугалась, вдруг в самом деле она пропала. Мне показалось, что я клала ее совсем в другое место.
Вероника достала плоскую кожаную сумку. Нажала на кнопку, но сумка не открылась.
— Заперта, — сказала она. — Вы зря беспокоились.
Она провела рукой по груди отца. Ключик был на месте, на кожаном ремешке.
— Идите, — сказала Вероника. — А то очень душно. Спите.
— Только не говорите ему, — взмолилась Ниночка. — Не говорите, что мы к вам приходили.
— Как знаете, — сказала Вероника, наклоняясь снова к отцу. Ниночка с Пегги заснули, обнявшись, чтобы не замерзнуть.
Утром на траве был иней. Костер долго не разгорался. Казак ворчал на тунгуса, что он ничего не может сделать толком. Тот добродушно огрызался.
А недалеко, верстах в шестидесяти, на склоне Урулгана, в то же время проснулась экспедиция Мюллера. Там уж на траве был не иней — настоящий снег. И ручеек, что протекал рядом с лагерем, покрылся закраинами льда. Иван Молчун быстро разжег костер. Лошади жались к палатке — ночью по соседству ходили волки, и Молчун, который спал у костра, просыпался и кидал в ту сторону головешки.
Лодки отплыли часов в семь утра. Ветер стих, снова зарядил дождик, и гребцам приходилось туго.
Пегги, как и Ниночка, воспрянувшая духом, обретя подругу, рассказывала о своем доме, потом о доме капитана Смита. Ее английский был странным, птичьим, не все понятно — но разве это важно?
Оглянувшись, Нина посмотрела на вторую лодку.
Китаец сидел, прислонившись к мачте, и читал какие-то бумаги. Прочтя, передавал их Дугласу. И движения его были столь точны и уверенны, будто он был помещиком, а Дуглас управляющим, что отчитывался за расходы.
Какие бумаги — конечно, не разглядишь.
Дуглас поднял голову, встретил взгляд Ниночки, улыбнулся, помахал ей рукой. Потом сказал что-то китайцу. Тот, оборачиваясь к первой лодке, прикрыл бумаги рукой — то ли от дождика, то ли от взгляда Ниночки.
— Вероника, — спросила Ниночка, — а что было в сумке вашего отца?
— Не знаю. А что?
— Я все думаю, — парус надулся от неожиданного порыва ветра, и Ниночка вытянула руку, защищаясь от него, — зачем китайцу было забираться в палатку?
— Это могло вам показаться.
— Нет, мне не показалось, — твердо сказала Ниночка, и Пегги, верная подруга, тут же подтвердила:
— Ей не показалось.
Мерно скрипели уключины, тунгус все время поглядывал на Ниночку. Он знал, что она своя, русская, а вот говорит на их языке — странно.
— Наверное, карты, дневник…
— Что еще? Вы не хотите сказать? Или не знаете?
— Я знаю. — Пегги выдала свою госпожу. — Там завещание капитана Смита.
— Зачем китайцу завещание отца? — спросила Вероника.
— Я не знаю. Я ничего не знаю. Но я не верю этим людям.
— А я хочу верить, — сказала Вероника, из чего нетрудно было сделать заключение, что она не верит тоже, но гонит от себя эту мысль.
Сумка лежала сверху, на сложенной палатке.
— Можно? — спросила Нина.
— Она заперта, — сказала Вероника.
— Я знаю.
Нина пощупала сумку. Кожа была толстая, свиная. Ниночка попыталась прощупать, что там внутри, — ничего не поймешь.
— Мне кажется, — сказала она, — что сумка пустая.
— Не может быть!
— Откройте и посмотрите, — предложила Ниночка.
— Без разрешения нельзя.
— Спросите разрешение, — сказала Ниночка, показав на лежащего у их ног капитана.
— Он же не слышит.
— Попробуйте. — В голосе Ниночки звучала такая спокойная настойчивость, что Вероника удивленно вскинула на нее усталые глаза: она ведь не знала, какой могла быть Нина Черникова на совещании подпольной группы боевиков.
— Отец… — сказала послушно Вероника. — Папа, ты меня слышишь?
Веки капитана дрогнули, будто он силился открыть глаза.
— Папа, можно я открою твою сумку? Я хочу убедиться, не трогал ли ее один человек.
— Да, — шевельнулись губы капитана. Потом они шевельнулись вновь, будто он хотел сказать что-то еще. Но не сказал.