Ревность – чувство, которое он презирал, – захватила его целиком. Она отравила его кровь и ликвидировала здравый смысл. А что, если его расследование даст невыносимый результат?
Он, Диринг, король лицемерия. Человек, который хранит немыслимый секрет, запертый в надежно спрятанном ящике. Он узнает правду.
– Вас что-то тревожит, милорд?
Вопрос Факсмана отвлек его от мрачных размышлений и вернул к реальности. Диринг отрицательно покачал головой.
– Я позволил себе спросить, потому что вы смотрите на один и тот же документ уже добрых двадцать минут. Я ошибся в расчетах? – Факсман встал, но не обошел вокруг стола и не подошел к хозяину.
– Нет, не обращай внимания. – Диринг отбросил ни в чем не повинный документ, срывая на бессловесной бумаге свое раздражение.
– Тогда извините, что я прервал ваши размышления. – Факсман сел, но тут же вскочил. – Если позволите, я хотел бы сказать, что глоток свежего воздуха, безусловно, пойдет вам на пользу. Когда мне требуется что-то переосмыслить или принять какое-то решение, мне всегда здорово помогает небольшой перерыв.
Диринг поднял глаза на секретаря и жестом велел ему замолчать. Его нервы были издерганы, настроение мрачное, а доброжелательный секретарь лишь подливал масла в огонь.
– Нет необходимости. – Его тон говорил об обратном. – Все в порядке. – То ли голос, то ли выражение лица Диринга заставили секретаря настаивать.
– Успокой разум, и заговорит душа, – сообщил Факсман. – По крайней мере, так говорил мой отец. Он был сторонником самосозерцания. И глубоко религиозным человеком. – Факсман кашлянул, словно сомневаясь, не сказал ли он лишнего.
А Диринг почувствовал, что с него хватит. Нет, они еще не закончили работу, да и Факсман никогда не переходил границ. Просто у Диринга лопнуло терпение.
– Молчание – золото, ты не знал? Я не в настроении для бородатых истин и шутовства. – Диринг понимал, что не прав, но остановиться уже не мог. – Даже зеленый юнец знает, когда следует заткнуться и помолчать. Тем более после того как я ясно дал понять, что советы мне не нужны. Но ты продолжаешь говорить. А я не в силах больше вынести ни одного слова. Поэтому ты уволен.
– Прошу меня простить, милорд. – Факсман побледнел, как бумага. – Если я перешел… переступил… – Он замолчал и попятился от стола.
– На сегодня, Факсман. – Диринг с шумом втянул в себя воздух и медленно выдохнул, понимая, что ведет себя как последний невежа. – Ты уволен на сегодняшний день.
– Хорошо. – Секретарь мгновенно собрался и схватил свой портфель. – Тогда я немедленно ухожу.
Выгнав своего партнера по бизнесу, Диринг не почувствовал себя лучше. Тем не менее его хваленая проницательность, позволившая ему сколотить большое состояние из ничего, подсказала ему следующее решение.
Он вышел из кабинета и направился вверх по лестнице в спальню Шарлотты. Сердце стучало так сильно, словно намеревалось его убить. Что она сделала? Отдалась другому? В это Диринг не верил, несмотря на язвительные намеки Мэллори. Подойдя к двери, Диринг громко постучал. Он был слишком зол, чтобы просчитать последствия своих действий. Дверь приоткрылась, и в щель выглянула Шарлотта.
– Джереми?
Она выглядела удивленной. И виноватой. Жена определенно не ожидала, что он явится и потребует ответа. Но теперь она никуда не денется. Он не позволит ей отказать ему.
– Открой дверь. – Он уже уперся рукой в дверь, чтобы ворваться силой, если она попробует ему помешать, но в этом не было необходимости. Слегка нахмурившись, она отступила и открыла дверь. Диринг быстро вошел и закрыл ее за собой.
– Где ты была вчера во второй половине дня?
На ее лице сменяли друг друга самые разные эмоции.
– Ты сердишься.
А чего, собственно говоря, она ждала?
– Я задал простой вопрос: где ты была?
– Я не могу сказать. – Она явно не гордилась своим ответом. Но от него у Диринга вскипела кровь, лишив его способности связно мыслить.
– Ах, не скажешь? Тогда послушай меня. Позволь мне довести до твоего сведения одно несложное правило. Ты никуда не выйдешь из дома, не сказав мне. Отныне и впредь я всегда буду знать, где ты находишься и с кем. Ты моя жена. – Злость, смешанная со страхом, заставила его выкрикивать нелепые приказы, хотя, произнеся последнюю фразу, Диринг почувствовал нечто вроде законной гордости собственника.
На Шарлотту его пламенная тирада не произвела впечатления.
– Это мой дом, а не тюрьма. – Ее слова были чистейшей правдой, хотя Диринг в запале отказался признавать их разумность.
– Где ты была? – Он сжал кулаки, на языке вертелись оскорбления, и стена между ними становилась все толще и выше.
– Я должна была сделать визит. Устроить встречу.
Она была необычайно осторожна в выборе слов. Или это у него снова разыгралось воображение?
– Это правда, Шарлотта? – Он был готов засчитать все сомнения в ее пользу, только бы нашлась разумная причина ее поступка. Ну почему она тайком ушла из дома мужа, чтобы войти в дом другого мужчины? Он не мог себе представить такой причины.