Тайна Воланда

«пишет» в своем непостижимом сне Черный Король. Ночной гость Ивана

говорит, что Воланд мог бы рассказать историю Иешуа и Пилата гораздо

лучше. Здесь скрыта квинтэссенция булгаковской идеи: писательское

ремесло есть слабое и искаженное отражение грез Демиурга. Подсказка —

«искаженные», «перекошенные», «кривые» лица персонажей. Все они — без

малейшего исключения! — хотя бы одной своей черточкой похожи на мага.

Но «кривое лицо» и у самого Воланда: он тоже — чье-то искаженное

отражение. Принцип матрешки: некто видит себя Воландом, который

вообразил мир и «народонаселение», а некоторые из его созданий в свою

очередь придумывают персонажей третьего порядка — копии копий, —

полагая при этом, что занимаются литературой. «Ибо мы все знаем вещи

лишь в сновидении, а в действительности ничего не знаем», — учил Платон.

Ничем иным и не объяснить последние строчки последней главы: «Кто-то

отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного

героя». Воланд — лишь тень существа, которого наш убогий разум

отказывается вообразить. Думается даже, что и эта ступень чуть

возвышается над основанием вселенской пирамиды, уходящей в ту сияющую

Тьму, откуда прозвучало Божественное Слово.

«Сон Черного Короля» — этот космический принцип воспроизводится во

Вселенной сверху донизу. Сон во сне. Единственно Сущий сочиняет историю, воплощаясь в мириадах существ. «Имейте в виду, что Иисус существовал», —

говорит «историк» Воланд. И многозначительно добавляет: «…просто он

существовал, и больше ничего». Ничего, кроме Иисуса?.. Именно так: про

сон управдома сказано, что «воскресший» Куролесов был («Умерев, Куролесов поднялся…»), а остальных не было. Ларчик просто открывался: слово «куролесить» произошло из греческого '"Кирие, элейсон!" — «Господи, помилуй!»

«Я — историк, — подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: —

Сегодня на Патриарших будет интересная история…». Поэт Иван учится

настоящему творению. Рукописи — в огонь! Не нужны также холсты и

краски, глина и мрамор, компьютерные дисплеи, телеэкраны и даже

самоновейшие кабины виртуальной реальности. История делается так: «Тут

Воланд махнул рукой в сторону Ершалаима, и он погас…».

«Вообразите» и «представьте себе» — без конца повторяет Булгаков.

Этому искусству «консультант» учит Ивана. «Как же это я не заметил, что он

успел сплести целый рассказ?.. — подумал Бездомный в изумлении, — ведь

вот уже и вечер! А может, это и не он рассказывал, а просто я заснул и все

это мне приснилось?» Магия — искусство обходиться без слов. «Не пишите

больше!» — приказывает Ивану ночной гость. Поэту колют снотворное

(снотворение!), и он прозревает: «Иванушка дремал лежа и перед ним

проходили некоторые видения». Воланд воссоздал в его голове то, что мы

называем «реальностью». Наведенная галлюцинация, попросту говоря —

гипноз…

Православные священники употребляют другое слово — '"прелесть": в

первоначальном смысле — прельщение тем, чего нет. «Казни не было! Не

было! Вот в чем прелесть путешествия вверх по лестнице луны», — читаем

мы в главе «Погребение». Бегемот затевает пустейший спор с Воландом о

прелести бала, а в конце романа мы читаем диалог Коровьева с гражданкой, дежурившей у входа в ресторан: слово «прелесть» — трижды в четырех

строчках! Несколько ранее Коровьев и Бегемот прошли мимо отдела

Торгсииа, — «минуя все эти прелести». Там продавали «штуки материи»

(материальный мир — иллюзия, прелесть!), причем описание и дальнейшая

судьба отдела подозрительно напоминает иллюзорный «дамский магазин» в

Варьете.

Бегемот: «Я буду молчаливой галлюцинацией». «Гораздо спокойнее

было бы считать вас плодом галлюцинации», — говорит мастер Воланду, и

маг любезно соглашается: «если спокойнее то и считайте». Нам

подсказывают, что все события, происходящие в романе — «плод

галлюцинаций» «одинокой белой фигуры», сидящей в каменном кресле и

грезящей наяву. Но Пилат ли это? Или Воланд снова внушает своим героям

«прелестную» картинку — аллегорическую, — которую нам требуется

расшифровать? Не объясняет ли эта одинокая фигура на троне природу

самого Воланда — «прокуратора» человечества, единственно существующего

персонажа романа, которому грезится все остальное? Он говорит, что «ровно

ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило на самом деле

никогда». И совсем не потому, что евангелисты исказили истину. Просто наш

мир — это «плод галлюцинации».

8. «ИЗВЛЕЧЕНИЕ МАСТЕРА»

Почему мастер пишет «роман о Пилате»? Услышав об этом, Воланд

многозначительно спрашивает: «И вы не могли найти другой темы?» Но сам

он отлично знает: мастер написал о… себе!

Иешуа предлагает прокуратору прогуляться с ним, и такое же

приглашение передает мастеру Азазелло. «И ночью при луне мне нет покоя!»

— жалуются мастер и Пилат. Оба — полиглоты, больные, подозрительные, трудно сходящиеся с людьми. Они боятся темноты и пьют вино, когда

становится невыносимо страшно. А вот какое неприметное событие

случилось в тот момент, когда Пилат собирался освободить Иешуа: «В это

время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала под золотым