В Москве, конечно, его встретили по высшему разряду. Несмотря на трудности страны, он получил “милостыню” для своей патриархии. Появились в России и дипломаты ее традиционных партнеров. В 1619 и 1620 гг прибыли два посольства от англичан, привезли богатые подарки, в том числе “птицу струса” (страуса) и заем в 40 тыс. руб., обещанный еще в 1617 г. И голландцы пожаловали — кусая локти, что не оказали достаточной помощи русским в годы войны и дали себя обойти британцам. У них заинтересованность в торговле с Москвой была чрезвычайной. Как уже отмечалось, Амстердам был главным хлебным рынком Европы. Но Лифляндию, прежнюю житницу, вконец опустошили шведы, а Польша в условиях католическо-протестантского противостояния поставщиком быть не могла. Оставалось закупать зерно в России. Ну и, разумеется, как англичане, так и голландцы снова и снова подкатывались насчет разрешения на транзитную торговлю с Персией — которая при Аббасе испытывала значительный подъем и стала одним из ведущих мировых экспортеров шелка. Но тут ответ был однозначным. Правительство было не настолько наивным, чтобы в убыток себе отдать иранский рынок чужеземцам. В Лондоне и Амстердаме вопили о “произволе” и “тирании” Москвы, якобы нарушающей принципы свободы торговли. Но отношения предпочитали не портить.
А на Польшу, ослабленную конфликтом с собственными православными подданными, собиралась гроза. В 1620 г. Османская империя объявила ей войну и двинула армию в Приднестровье. Коронный гетман Жолкевский под Цецорой потерпел страшное поражение. Полегли тысячи воинов, в том числе и сам Жолкевский, многие попали в плен. Среди пленных был, кстати, юный Богдан Хмельницкий, а его отец, казачий сотник, погиб в этом бою. Запорожцы во главе с выбранными ими гетманами Кушкой и Бородавкой ответили набегами. 150 их чаек опустошили болгарское побережье, разграбили и сожгли Варну. Угрожали и Стамбулу, и турки вынуждены были перекрыть цепью вход в столичную гавань.
В 1621 г. Осман II решил разделаться с Польшей окончательно. Огромная армия, около 100 тыс. (польские источники называют 300 тыс., но это явное преувеличение), подступила к крепости Хотин, оборону которой возглавил королевич Владислав. А в Москву было отправлено посольство во главе с православным греком Фомой Кантакузиным с призывом тоже вступить в войну, за что обещалось возвращение Смоленска и других городов. Прислал грамоту и патриарх Константинопольский, поддержав идею союза и убеждая царя ударить на притеснителей православия. Для рассмотрения этого вопроса Михаил Федорович и Филарет созвали Земский Собор, и значительная часть делегатов тоже высказалась за войну. Но Филарет, в принципе высказывавшийся положительно, с окончательным решением не спешил. Выжидал, когда исход боевых действий станет более определенным. А пока намеревался воевать “неофициально”, не ввязывая страну в открытый конфликт, для чего предложил выступить на стороне турок донским казакам. Но в данном случае ошибся. Донцы отказались наотрез, заявив, что если будет сражаться Россия, то под начальством царских воевод они пойдут, а сражаться под командованием “пашей нечестивых в обычае донских казаков никогда не бывало”.
В Польше царила паника. Сигмзмунд совершил очередную глупость, издав универсал об аресте православных священников, как турецких шпионов. Запорожцы возмутились, защищать такую власть не хотели. А паны и шляхта, несмотря на катастрофическое положение, как обычно, митинговали на сеймах, жмотились на деньги, да и сами медлили встать в строй. Литовскому гетману Ходкевичу, заменившему во главе армии Жолкевского, удалось собрать всего 30 тыс. бойцов. Спас Речь Посполитую Сагайдачный. Он явился в Запорожье, убил гетмана Бородавку, не желавшего идти под Хотин, и созвал отовсюду казаков — и запорожских, и реестровых, и тех, которые уже были “в мужики поверстаны”. С 40 тыс. войска он успел на выручку Владиславу и Ходкевичу. Турки уже морально расслабились, настроились на легкую победу — и неожиданно получили мощный встречный удар казацко-польской армии. Были разгромлены, а отступление превратилось в бегство, что довершило поражение.