— Як бы не памёр
Те с готовностью вцепились в покрывало и, пятясь, потянули на себя. Ткань заскрипела, но не порвалась. Медленно, рывками им удалось дотащить раненого до незагороженной секции в заборе, видимо служившей «калиткой» для выхода в поле. «Дядя Вольдемар» несколько раз приходил в себя и пытался помогать, руками отталкиваясь от земли, но быстро выдыхался.
Селянка его урезонивала:
— Ты, сынок, лепш ляжы смірна
Расстояния между грядками в огороде были довольно узкими, и Альма, Юв и Гал заколебались, не зная, как не повредить кусты, торчавшие из рыхлой земли.
— Ды наступайце, гасподзь з ёй, з бульбай. Нам бы яго да адрына дацягнуць
Восприняв её тон как разрешительный, собаки продолжили пятиться, с некоторым смущением прислушиваясь, как с хрустом гибнут нежные стебли.
Под деревянным навесом женщина занялась раненым: разрезала штанину и, щедро смочив рану спиртом (благо циркач снова был без сознания и не закричал от боли), перевязала ногу чистой тряпкой.
— Клічце сваіх, калі хто ў жывых застаўся, бо я не ведаю, што з ім далей рабіць
Альма и сама понимала, что первый этап спасения раненого завершён и нужно догонять цирковых, выполняя порученную ей миссию.
— Юв, Гал, захватите какую-нибудь его вещь, чтобы остальные догадались, что он жив, и вернулись за ним.
Пудели растерянно оглядели «дядю Вольдемара», не видя ничего, что можно было бы прихватить с собой.
— Берите ту тряпку, — указала Альма на пропитанный кровью кусок рубашки, использованный раненым для перевязки.
Юв и Гал уставились на страшный предмет, а потом перевели сконфуженный взгляд на овчарку.
— Вот неженки! — презрительно воскликнула «сыщица», которой в её нелёгкой работе помощницы следователя всякое приходилось видеть, и, зажав окровавленную повязку в зубах, помчалась к лесу.
Под деревьями царил сумрак, словно кто-то ненасытный сразу проглатывал солнечный свет, переступавший границу еловой чащи. Альма вдруг подумала, что впервые оказалась в таких диких местах, где вместо аккуратных асфальтовых или посыпанных гравием и хорошо утрамбованных дорожек есть только едва заметные тропки, оставленные, вероятно, любителями грибов и ягод. Всё-таки хорошо быть собакой с поразительным чутьём и уметь находить путь независимо от обстоятельств. Особенно хорошо — быть умной овчаркой. Она мысленно попросила прощения у своего беспородного друга и оглянулась на цирковых артистов.
Пудели великодушно пропустили вперёд себя котов, и те старались ни на шаг не отставать от Альмы. При этом они плотно прижимались боками друг к другу и двигались абсолютно синхронно, так что казалось, будто по узкой тропинке мчится двухголовый, двухвостый, восьмилапый зверь, к тому же чёрный и лохматый — прямо персонаж из фильмов ужасов (их иногда смотрел хозяин, ну и Альма с ним за компанию).
Юв и Гал белели ослепительным пятном. И если бы лесные обитатели не разбежались кто куда от непривычных страшных звуков, которые обрушила на них война, то непременно сбежались бы поглазеть на такое диво, не имеющее понятия о маскировке.
Запах тех, кого Альма стремилась догнать, становился всё сильнее. «Сыщице» он говорил не только о том, какое расстояние их разделяет, но и выдавал усталость, горе и отчаяние Людей. Альма ускорила бег, ведь у неё на хвосте «висели» хорошие новости, так необходимые сейчас этим страдальцам.
Юв, Гал, Альф и Рол тоже почувствовали близость своей семьи. Их нетерпеливое повизгивание и мяуканье далеко разнеслось по притихшему лесу и достигло ушей тех, кому предназначалось.
— О Господи! — У Валентины от счастья перехватило дыхание, и она лишь крепко прижала к груди руки, вглядываясь в ту сторону, откуда приближались голоса всех её четверых любимцев. Уцелели! Нашлись! Хорошо, что Аслан вместе с другими вещами принёс из палатки кошачьи корзинки — Альф и Рол так любят в них спать, да и нести котиков теперь есть в чём, ведь неизвестно, как долго продлится путь.
Андрюшка прыгал и хлопал в ладоши, забыв, что собирался вести себя отныне как взрослый мужчина. Те, впрочем, тоже не могли скрыть волнения: Леонид сдавливал своими богатырскими руками хрупкие плечи жены; Аслан, обернувшись на Валентину, с нежностью всматривался в её прекрасное, освещённое предвкушением скорых объятий с питомцами личико — его не могли испортить ни прилипшая к щекам грязь, ни ссадины на лбу.