— О! Метать ножи! — кажется, офицер действительно был впечатлён. — Но я не верить на слово. Я требовать доказательства. Мальчик встать здесь, — офицер схватил Андрюшку за руку и оттащил на несколько метров от мужчины, прижав его спиной к чьим-то воротам из широких, пригнанных вплотную досок.
— Einen Apfel bringen, sofort!
— Ты стоять ровно, — снова обратился офицер к Андрюшке, — иначе он упасть вместе с твой голова, — с этими словами он водрузил яблоко на макушку мальчика и с хитрым прищуром взглянул на раненого:
— Вы показать нам свой искусство, или я считать вас коммунист и расстрелять на месте. — Офицер вынул из кобуры пистолет, в толпе прошелестел вздох ужаса, а затем повисла гробовая тишина.
— Messer!
Офицер медленно, словно отмеряя шаги до цели, приблизился к мужчине и протянул нож. Солдаты, поддерживавшие раненого под руки, растерялись, не зная, как поступить: отпустить его — тут же упадёт, не отпустить — не сможет выполнить приказ.
— Wegtreten!
— Я потерял много крови и ослаб, я не могу рисковать жизнью ребёнка, — наконец произнёс он. — Пусть его заменит кто-то из ваших подчинённых.
Офицер коротко хохотнул:
— Вы шутник! Но я согласен делать замена. На кого-то из них, — он обвёл рукой толпу жителей.
Женщины крепче прижали к себе детей, мужчины насупились. Внезапно люди стали расступаться, словно кто-то из задних рядов пробивался вперёд.
— О! Доброволец! — одобрительно кивнул офицер и тут же непроизвольно отшатнулся: из толпы вышел… беспородный пёс, размером с хорошего волкодава, и, подойдя к мальчику, уселся рядом с ним, причём голова его оказалась почти на том же уровне, что и у стоящего навытяжку десятилетнего ребёнка. Солдаты вскинули винтовки и ждали только команды, чтобы застрелить собаку.
— Доброволец, — повторил офицер, досадуя, что на какое-то мгновение потерял выдержку на глазах подчинённых.
Брысь негодовал, что не может выцарапать с лица врага надменную ухмылку, и с ужасом ждал развязки жестокого спектакля. Он уже понял, на что решился его благородный друг. Выглядел Мартин неважно: его тело было покрыто шрамами, а в глазах поселилась усталость…
Немецкий офицер, чувствуя неприятный холодок внутри и стараясь, чтобы он не отразился на его внешнем спокойствии, подошёл к «участникам представления», и яблоко перекочевало с макушки мальчика на голову огромной дворняги.
Андрюшка, которого теперь заставили отойти в сторону, злился на себя за неуместную похвальбу и до слёз жалел доброго пса — кажется, это тот самый, кто вчера так внезапно появился во время их представления. А овчарка, которая принесла им кусок дядиной рубашки, тоже — уж не та ли самая?..
Мартин сидел неподвижно, словно изваяние, и благожелательно смотрел на метателя ножей, всем своим видом показывая выдержку и готовность к любому исходу. Офицер поднял руку с пистолетом, направив дуло на раненого. Тот взглянул в чёрный кружок, за которым таилась смерть, и перевёл взгляд на собаку. Не далее как вчера, во время представления в армейской палатке на этой самой площади он выполнял трюк с завязанными глазами, как обычно. Но, во-первых, абсолютно здоровый, во-вторых — со своими ножами, когда ладонь ощущала их привычный вес и форму, в-третьих и в-четвёртых — яблоко покоилось не на голове Андрюшки, а на пышном клоунском парике его дедушки и высота и сила броска были многократно отработаны на мишенях.
«Сме-е-ер-р-тельный номер-р! — под барабанную дробь (которую виртуозно исполнял его десятилетний племянник) возвещал игравший роль „жертвы“ Артур Бенедиктович, стоя вплотную к широкой доске, куда (при благоприятном исходе) должен был вонзиться нож, проткнув яблоко. — Вольдема-а-ар-р Масличный!» Исполнителю трюка торжественно закрывали глаза плотной повязкой, публика в страхе замирала, особо пугливые загораживали лицо руками, барабанная дробь нарастала, щекоча нервы, достигала кульминации… Бросок. Бурные аплодисменты. Ему снимают повязку, а довольный Артур Бенедиктович уже раскланивается, призывая зрителей обратить внимание на мишень с «пришпиленным» к ней яблоком, ровно из середины которого торчит нож…