Тайна за семью печатями

Триста кресел занимали джентльмены в смокингах и дамы в нарядных длинных платьях – люди словно пришли на премьеру в оперу, и предвкушаемое действо обещало стать не менее драматичным, как и все, что мог предложить им театр Ковент-Гарден. И хотя существовал сценарий, этой аудитории всегда доставалось все самое лучшее.

Приглашенные гости разделились на несколько категорий. Серьезные покупатели на торгах зачастую опаздывали к началу, поскольку имели зарезервированные места и не особо интересовались несколькими начальными лотами, которые, словно второстепенные персонажи в пьесе Шекспира, существуют лишь для разогрева публики. Торговцы произведениями искусства и владельцы галерей, которые предпочитают стоять в конце зала со своими коллегами и делить между собой объедки, летящие со стола богатеев, когда лоту не удается достичь назначенной цены и он должен быть снят с торгов. А еще были те, кто относился ко всему как к светскому мероприятию. Торги их не интересовали – они наслаждались зрелищем супербогачей, воюющих друг с другом.

Присутствовала здесь наиболее беспощадная разновидность рода человеческого, со своими собственными подкатегориями. Жены, пришедшие понаблюдать, сколько их мужья потратят на предметы, которые их абсолютно не интересуют, поскольку они предпочитают тратить свои деньги в других заведениях на этой же улице[64]. Были здесь и подруги – эти вели себя скромно, сидели тихо, потому что очень надеялись стать женами. И наконец, просто красавицы, не имевшие другой цели в жизни, кроме главной: вытеснить с поля боя как жен, так и подруг.

Однако, как и во всех аспектах нашей жизни, существовали и здесь исключения из правил. Одним таким исключением можно назвать сэра Алана Рэдмейна, который приходил сюда представлять свою страну. Нынче он будет принимать участие в торгах за лот 29, но еще не решил, как долго продержится.

Сэр Алан был хорошо знаком с аукционами Вест-Энда и их необычными традициями. На протяжении многих лет он собирал небольшую коллекцию английских акварелистов и еще время от времени покупал на торгах от имени правительства картину либо скульптуру из тех, которым их хозяева не позволяли покидать пределы страны. Однако сегодня был первый случай в его карьере, когда ему предстояло торговаться за эпохальную работу в надежде на то, что некто из-за океана перебьет его цену.

В то утро «Таймс» предсказала, что роденовский «Мыслитель» может быть продан за сто тысяч фунтов, – рекорд для любого произведения французского мастера. Однако в «Таймс» не могли знать, что сэр Алан намеревался поднять цену выше ста тысяч, ведь только в этом случае он сможет убедиться, что единственным покупателем в торговом зале останется дон Педро Мартинес. Уверенный, что реальная стоимость статуи выше восьми миллионов фунтов.

Джайлз задал секретарю кабинета министров вопрос, от ответа на который тот долго уклонялся:

– Если дело закончится тем, что вы предложите более высокую цену и Мартинес отступится, что вы будете делать со статуей?

– Она найдет себе дом в Национальной галерее Шотландии, – в итоге ответил тот, – в русле государственной политики приобретений произведений искусств. Вы сможете написать об этом в своих мемуарах, но не раньше моей смерти.

– А если вы окажетесь правы?

– Тогда это будет гарантированной главой в моих мемуарах.

Когда сэр Алан вошел в здание аукциона, он постарался незаметно пробраться на место в дальнем левом углу аукционного зала. Мистеру Уилсону он позвонил заранее и дал знать, что сядет где всегда и будет участвовать в торгах лота номер 29.

К моменту, когда мистер Уилсон поднялся по пяти ступеням к трибуне, почти все игроки заняли свои места. По бокам аукциониста стояли в ряд работники «Сотби». Большинство из них будут участвовать в торгах за клиентов, которые не смогли присутствовать лично или которые не доверяют себе, боясь невольно увлечься и назвать цену много выше запланированной изначально. В левой части зала на небольшом возвышении стоял длинный стол. За ним сидели самые опытные представители старшего персонала аукциона. Перед ними выстроились в ряд белые телефоны, в которые они будут говорить только шепотом, когда лот, которым заинтересуется их клиент, выставят на продажу.

Со своего места в дальнем конце зала сэр Алан видел, что заняты почти все кресла. Однако по-прежнему пустовали три в третьем ряду, очевидно зарезервированные для основного клиента. Кто, интересно, подумал он, сядет слева и справа от дона Педро Мартинеса? Он полистал страницы своего каталога, пока не добрался до «Мыслителя» Родена, лот 29. У Мартинеса времени более чем достаточно, чтобы поспеть к сроку.

Ровно в семь вечера мистер Уилсон посмотрел в зал и, словно папа римский, благосклонно улыбнулся. Затем постучал кончиком пальца по микрофону и произнес: