Тайна замка Вержи

Николь явственно представила, как по серой земле ползет нагая женщина, ползет долго, мучительно, задыхаясь и кашляя. Как тянет она руку к своей суме и вслепую пытается нащупать коробочку, которая даст ответ на ее вопрос.

Но в глубине души она все знает. Знает до того, как видит свое отражение: перекосившийся рот, обвисшие щеки, седые мокрые космы, облепившие морщинистое лицо.

– Не скажу, что зеркало меня порадовало… – весело признала Арлетт.

Всхлипнув, Николь бросилась к ней. Вцепилась в опешившую старуху, прижалась с такой силой, что хрустнули ребра.

– Мне так жаль… – рыдала она. – Арлетт, мне так жаль!

– Бог ты мой, девочка…

Стиснутая в крепких объятиях, Арлетт едва могла пошевелиться.

– Вот же глупости… – насмешливо по своей привычке начала она.

Но Николь рыдала так горько, что старуха осеклась.

– Послушай, лягушоночек, все уже в прошлом. Смирилась я давно, слышишь?

Девчонка подвывала и лопотала что-то неразборчивое.

– Да что ты меня оплакиваешь, как покойницу! – рассердилась старуха. – Я живая!

Николь что-то пыталась выговорить. «Бедная… – сквозь всхлипы разобрала Арлетт, – бедная моя, несчастная… Горе… Горе какое…»

– Угомонись! Давно в песок ушло это горе! – крикнула Арлетт, пытаясь оторвать ее от себя.

Но ей вдруг вспомнилось, как склонялся Симон над малюткой, и сонная кормилица смотрела в никуда, и ребенок сопел в одеяле, выпростав ручку, а звезда светила ровно и ясно.

Сколько ночей потом она видела эту протянутую к ней детскую ладошку! Сколько снов, в которых она не уходила, а оставалась с ними, и все заканчивалось по-другому, правильно, как и должно было быть…

Арлетт обмякла.

– Поплачь, дитя мое, – тихо сказала она дрогнувшим голосом. – Поплачь о них. Поплачь обо мне. Ведь обо мне некому было плакать.

Худенькое тельце под ее рукой сотрясалось в сдавленных рыданиях. Старуха погладила девочку по спине и крепче прижала к себе.

Глава 19

От первоначального замысла пришлось отказаться. Как ни крутил Венсан чертеж северной галереи, примеряясь то так, то этак, выходило, что одному не справиться.

Однако с привлечением Матье затея перестала выглядеть невыполнимой.

План Венсана был очень прост и стоял на двух китах: человеческой жадности и глупости.

Жадность, помноженная на глупость, дает в итоге бесстрашие. Это храбрость особого рода – храбрость дураков, которым не хватает воображения, чтобы здраво оценить опасность.

Венсан знал стражника, поставленного охранять дверь начальника охраны. Сесар-Малыш – бородатый толстяк с маленькой, как груша, приплюснутой головой. Нахальный и недалекий – как раз то, что нужно.

Он поднялся по лестнице, пересек галерею и остановился, когда до покоев Пьера Рю оставался всего один переход.

Коридоры пусты: все ушли в церковь, где отец Годфри ведет службу. На окнах развеваются угольные полотнища. Замок оделся в черное, оброс траурными перьями и хлопает ими на ветру, как ворон, предвестник смерти. Ему вторят колокола, весь день вызванивающие горестную весть.

Стихли все голоса прежней жизни. Никому нельзя работать, кроме поваров, и нижняя площадь, всегда оглушительно шумная, говорливая, как торговка на базаре, оцепенела в гробовом молчании.

«Надеюсь, Сесар не заснул. Иначе все псу под хвост».

Венсан обернулся и встретился взглядом с Матье. Парень волочил тяжелый длинный сверток холстины.

Холстину Венсан украл у Бернадетты. Выбора у него не было: чтобы помощнику кузнеца не чинили препятствий на входе, он должен выглядеть как человек, занятый делом.

Парень казался бледным, но не таким испуганным, как можно было ожидать. Подойдя, он молча бросил сверток на пол, вытащил из его пустой середины черный плащ, встряхнул и, воровато оглядевшись, сунул руки в рукава.

Венсан подумал, что, если бы за их деяния ожидала награда, Бернадетту стоило бы взять в долю – слишком многим они ей обязаны.

– Голова, – шепотом напомнил он.

Матье набросил капюшон и опустил низко-низко, так что был виден только выпирающий подбородок.

– Плечи сдвинь вперед.

Парень ссутулился.

Венсан переломил сверток холстины пополам и сунул за траурное полотно, колыхавшееся на окне.

– Все помнишь? Если что-то пойдет не так, сбрасывай плащ и вопи, что схватил ведьму.

– Не поверят ведь, – с тоской прошептал Матье.

– Поверят, – успокоил его Венсан. – Ты на дурака похож, а дуракам всегда верят.

Матье покосился на него, но промолчал.

Он до сих пор не мог понять, как согласился на предложение лекаря. Награды никакой, зато в случае провала его ждут пытки. Только такой безумец, как Бонне, мог затеять все это.

Но его безумие оказалось заразительно. Матье был знаком этот горящий взгляд, острый голос, словно вырезающий слова в твоей голове: и захочешь – а не выкинешь их оттуда. Птичка-Николь умеет то же самое. Иначе как объяснить, что он потащился с ней на кладбище Левен?

«Я смогу остановить убийцу, – сказал лекарь. – Может быть, я даже смогу вывести его на чистую воду. Не обещаю, только попробую. Но без тебя у меня ничего не выйдет».