Тайна замка Вержи

Пьер Рю подошел ближе.

– Она возложила на меня руки, – напыщенно продолжал тот, – и страх овладел мной, но я поборол его и вытерпел мучения!

– Позвольте спросить, ваша милость, – обратился начальник охраны к Гуго де Вержи, и, получив молчаливое согласие, обернулся к старику: – Ты и в самом деле был болен?

– Э-э-э… Да. – Казалось, тот несколько смутился.

– Что у тебя болело?

Старик молча ткнул в свою шею.

– И что ведьма сделала? – продолжал допытываться Медведь.

– Надавливала тут и тут, – неохотно показал тот. – Аж кости хрустели и в глазах белело. Но пришел в себя и чую – отпустило! А ведь к кому только ни ходил, каких только припарок ни пробовал. Бесовское умение в ее руках, и искоренено должно быть! – закончил он убежденно.

– Ты запомнил путь к ее дому?

– Я оставлял тайные метки, ваша милость.

Граф удержал торжествующий возглас. Радоваться преждевременно: они еще не схватили ведьму.

– Пошлите за маркизом, – приказал он. – Пьер, вели седлать коней и готовь отряд. Ты – как тебя зовут? – поедешь с нами и будешь показывать дорогу.

Старик слегка побледнел и взволнованно зашамкал губами:

– Мое имя Ансельм, ваша милость. Но… как же награда?

– Получишь, когда вернемся.

Ансельм заколебался. Глаза его забегали, он отступил на шаг, потирая вспотевшие ладони.

– Что такое? – прищурился граф. – Ты солгал мне?

– Как можно! – вскричал старик, испуганно глядя на злую морщину, пересекшую лоб Гуго де Вержи. – Я бы не посмел! Но…

– Что?

Старик затравленно огляделся, задерживая взгляд на мечах стражи.

– Отвечай же! – повысил голос Гуго.

– Вдруг ведьма справится с вами? – выпалил Ансельм. – Не видать мне тогда обещанных денежек. А ведь я выполнил, что было велено! – плаксиво закончил он.

Вокруг раздались смешки. Один лишь начальник охраны не только не улыбнулся, но даже отчего-то вздрогнул и сделал шаг вперед, рассматривая морщинистое лицо. Губы его дрогнули, он явно собирался что-то сказать, но поймал предостерегающий взгляд графа.

– Твоя тревога вполне понятна… – протянул Гуго, и глаза его блеснули. – Не сомневайся. Получишь все, что тебе причитается!

В конюшню Николь идти не осмелилась. Вмиг узнают. Кто имеет дело с лошадьми, того провести нелегко! Но Гастон по утрам после обхода денников имел обыкновение заглядывать в пристрой, где хранилась амуниция. Здесь всегда сильно пахло кожей и телячьим жиром, которым старший конюх натирал дорогие седла, никому не доверяя это дело.

Николь не ошиблась. Когда она подошла к приоткрытой двери, до нее донеслись неторопливые шаги и равномерные звуки ударов – это старший конюх своей сухой ладонью похлопывал седла, будто добрых старых приятелей. Определенно, к сбруе дядюшка относился лучше, чем к людям.

Только бы он не вскрикнул от радости, увидев ее…

Николь бесшумно проскользнула внутрь. Гастон стоял к ней спиной, по своему обыкновению широко расставив ноги, словно для устойчивости, и на его серой рубахе под воротником расплывалось пятно пота. В детстве Николь думала, будто это вовсе и не рубаха, а заговоренная кольчуга. Потому-то дядюшка и не терпит, когда она обнимает его: боится, что Николь раскроет секрет.

Она сглотнула комок, застрявший в горле.

– Дядюшка…

Слишком тихо – он не услышал.

– Дядюшка Гастон!

Он вздрогнул и обернулся.

– Ты?!

Ужас плеснулся в его глазах, словно волна, поднятая со дна омута каким-то древним жутким существом. Ужас выморозил его черты, выбелил до снежной мертвенности лицо, превратил глаза в две черные дыры, и на миг Николь показалось, что перед ней стоит покойник.

Она еще мысленно говорила себе, что дядя просто испугался за нее, а сама уже понимала, что это неправда. Все неправда. Ощущение чего-то непоправимого нахлынуло на нее.

– Ты должна быть мертва! – вырвалось у Гастона. – Ты должна была умереть!

Он выставил перед собой ладони, словно защищаясь.

– Дядя, это же я! – взмолилась Николь.

Он просто не узнал ее! Но сейчас морок развеется, маска упадет с лица незнакомца, и родной угрюмец Гастон снова окажется перед ней. Пусть он бранит ее, пускай даже ударит – все, что угодно, кроме немого страха в его глазах и желтых восковых ладоней, которыми он пытается закрыться от нее.

– Это я, Птичка! – жалобно повторила она и протянула к нему руки. – Я жива!

Он отшатнулся, как от ядовитой змеи.

– Нет! Ты погибла на кладбище!

– Меня спасли!

Гастон бессильно опустился на пол.

– Я так надеялся, что ты умерла…

– Как ты сказал? – бледнея, переспросила Николь. – Надеялся?

Конюх обхватил голову руками и застонал.

Если бы стена замка треснула и развалилась на глазах Николь, девочка была бы меньше поражена. Первый раз в жизни ей пришлось увидеть, как чувства, обуревавшие Гастона, прорвались наружу.

– Ты умерла, – убежденно забормотал он, закрыв глаза, – умерла, умерла, умерла…

У Николь волосы встали дыбом. Казалось, конюх ворожил, призывая к ней смерть.

– Дядюшка!

– Не называй меня так! – выкрикнул Гастон. – Я тебе не…

Хлоп!

Ладонью старший конюх крепко запечатал себе рот, но было поздно.

– Ты мне не – кто? – проговорила ошеломленная Николь.

Гастон застыл, будто громом пораженный.

– Ты мне не… дядя?!