Тайна замка Вержи

Гастон больше не смел противиться. Он стиснул зубы и свернул в девятый по счету боковой проход.

Второй раз сомнения настигли конюха, когда его глазам открылся провал. «Он покажется тебе глубоким! – предупредил граф. – Не бойся, это лишь обман зрения». Может оно и так, но Гастону почудилось, что ему предстоит отправиться прямо в ад.

Но, по крайней мере, он будет там не один! Чертов младенец, виновник его постыдного спасения, окажется в кипящем котле вместе с ним. И, глухо рассмеявшись этой мысли, Гастон шагнул вниз…

– Ты всех обманул, – прошептала Николь. – Те, кто знал о семье графа Симона де Вержи, погибли в ту ночь, и тебя некому было разоблачить.

Гастон провел рукой по лбу и огляделся, только сейчас осознав, что наговорил. Господи, что он наделал! Столько лет молчания – и вдруг эта необъяснимая слабость!

Он перевел взгляд на девчонку, сидевшую перед ним – бледную, потрясенную его рассказом, – и ему стало ясно, отчего он выдал хранимую так долго тайну.

Кто-то остриг ей волосы. И сходство, которое он упорно не хотел признавать, стало явным.

Но он не мог, не желал видеть в ней черты Симона де Вержи! Он даже изменил ей имя, чтобы ничего не напоминало о том, кем она была.

В ее младенчестве он молился, чтобы ребенка одолела смертельная хворь. Когда девчонка подросла и с бесстрашием бросилась исследовать замок, он втайне надеялся на несчастный случай. Сколько раз она могла сломать шею, упав со стены! Захлебнуться в коварных водоворотах реки! Но дитя было словно заговорено от всех напастей, которые Гастон призывал на его голову.

Никто и не догадывался о том, какие муки он испытывает. Половина его существа вопила, что в девке течет дурная кровь, достойная истребления. Вторая половина требовала служить потомку рода Вержи.

– Почему ты хотел, чтобы я умерла? – шепотом спросила Николь.

Она не в силах была осмыслить и вместить в себя то, что сказал ей Гастон. Лишь малая часть, словно тонкая струйка, просачивалась в сознание: старший конюх – не ее дядя; он никогда не любил ее; он спас ее; он хотел ее смерти. Все закручивалось вокруг него, как нить вокруг веретена.

– Тебе незачем жить, – с глубокой убежденностью ответил конюх.

Он не задумался ни на миг, и это поразило Николь до глубины души.

– Почему? – она умоляюще схватила его за руку.

Гастон вздрогнул и выдернул ладонь, будто обжегшись.

– Кто ты такая? – глухо крикнул он. – Служанка? Нет. Высокородная девица? Неправда! Всего намешано в тебе, и все зря!

Девочка не выдержала и заплакала.

– Каждому свое место уготовано, – сурово продолжал конюх. – Если поменять, что случится? Худо будет, беда!

– Почему, почему беда? – плакала Николь.

Но Гастон не умел объяснить. В его картине мира судьба каждого человека была предопределена от рождения до смерти и вплетена тонкой нитью в необъятное узорчатое полотно жизни. Потяни за одну нить, свяжи ее не с ближней, а с дальней – и все полотно перекосится, вздыбится кривыми волнами. Когда он спас дочь хозяина и вырастил ее как свою племянницу, плетение сбилось. Нарушился узор, бывший неизменным много лет, и Гастон осознавал, что виноват в этом он сам.

– Взгляни, что происходит! – страдая, выговорил он. – Графиня убита, и дочь ее мертва. Беды только начались!

– Это не я! Не я убила! – выкрикнула Николь те слова, ради которых пришла сюда.

– Какая разница?! – яростным шепотом осадил ее Гастон. – Ты тому причиной! Все развалилось, все нарушилось! Дочь графа прислуживает собственной сестре – видано ли!

– Тогда отчего ты не раскрыл, кто я?

Лицо Гастона захлопнулось, как дверь. Глаза, в которых только что горела праведная ярость, стали безжизненными и пустыми.

– Ты дочь бесстыжей девки, недостойной называться супругой графа де Вержи. Она тоже заняла чужое место. Его милость должен был жениться на другой. Но твоя мать обворожила его, и мой господин забыл свой долг.

– Неправда!

– Она погубила его и погибла сама, – безжалостно продолжал конюх. – Ее ведьминская красота свела графа с ума! Будь моя воля…

Гастон не договорил и крепко сжал кулак.

«Ведьминская красота?»

Перед мысленным взором несчастной Николь вспыхнуло видение: лесная поляна, залитая солнцем, а на поляне девушка с волосами светлее золота, с кожей нежнее розового лепестка.

Гастон, наблюдавший за Николь, увидел, как краски схлынули с ее лица. Девчонка побелела так стремительно, что он испугался за ее жизнь, хотя сам призывал на нее погибель.

– Эй, ты что?

Николь смотрела сквозь него остановившимся взглядом. Комната, седла, Гастон – все растворилось в сиянии лучей, и соткалась из них комната с камином, в которой хозяйничала высокая смуглая старуха с растрепанной белой косой.

До этого мига жена графа Симона де Вержи и та, кого называли ведьмой Черного леса, существовали в воображении Николь отдельно друг от друга, в мирах, которые не могли сойтись никогда. Но от слов Гастона будто сдвинулись вместе два стекла с витражами, и рисунки их, сложившись вместе, стали единым целым.

– Моя мать… – онемевшими губами прошептала девочка.

– Твоя мать была убита, как и твой отец!