Тайна записной книжки Доры Маар. Дневник любовницы Пабло Пикассо

Страница за страницей я все-таки продолжу это путешествие. Наведу справки о каждом имени без изъятий. Почему оно попало в записную книжку? Какое место этот человек занимал в ее жизни? На свете существует множество эпистолярных романов, почему бы не составить биографию из историй отношений с каждым из тех, кто значится в записной книжке? Что-то мне подсказывало, что это позабавило бы Дору и ее друзей-сюрреалистов: играть с найденным предметом, извлекать адреса, как вытягивают нитку из клубка, искать, следуя интуиции, задавать вопросы и, если больше никто не может на них ответить, предполагать, воображать…

Понятно, что в книжке есть имена, которые были записаны почти случайно. Фамилии, которые не удастся разобрать. Адреса без истории. Но я заставлю говорить архивы, телефонные справочники, письма, фотографии. Я воспользуюсь малейшим намеком. Я вторгнусь в ее отношения, с известными и никому не известными людьми. И, переходя от одного к другому, руководствуясь логикой или довольствуясь интуицией, возможно, как в игре в чепуху, составлю зарисовку ее вселенной: «Скажи мне, с кем встречаешься, и я скажу тебе, кто ты».

Однако с кого начать? Сам список подсказывал алфавитный порядок: «А», Арагон, Айяла… Марсель Флейс, блестящий знаток сюрреализма, посоветовал мне именно это. Такой прием отвергает любую иерархию и хронологию. Однако он может оказаться таким же скучным, как пролистывание словаря.

Я могла бы предоставить управлять моим выбором случаю, перелистывая книжку с закрытыми глазами и принимая в качестве задачи первое имя, на котором остановится мой палец: например, Элюар…

Но ведь я решила дать говорить самой книжке, может, стоило просто послушать ее. Она шептала мне слова «находка», «найденный объект», «удача» и «случайность»… И уверенно привела к Бретону, признанному теоретику «объективной случайности».

«Находка объекта, – говорил он, – выполняет здесь ту же роль, что и сновидение, в том смысле, что освобождает человека от парализующих эмоциональных сомнений, утешает его и дает ему понять, что препятствие, которое он мог считать непреодолимым, преодолено».

Бретон, должно быть, фигурировал в записных книжках Доры по крайней мере с 1933 года. В то время он был мэтром движения сюрреалистов, которое создал вместе с Арагоном и Супо [51] в 1924 году, а затем развил вместе с Элюаром и Десносом [52]. Стоит только вообразить, что они тогда собой представляли: самый оригинальный и гениальный авангард в художественном творчестве. С ними спешили познакомиться, старались быть принятыми в их кругу, искали возможность послушать, как они отвергают признанный порядок и буржуазные условности в кафе на площади Бланш. Каждый день к ним приходили туда все, кто хотел, располагались как могли. Бретон брал слово, вслед за ним и остальные, говорили обо всем и ни о чем, часто в самой простой атмосфере, под воздействием белого вина или апельсинового кюрасао[53]. Иногда все шло наперекосяк, они давали друг другу пощечины или дрались – из-за неудачно высказанной идеи или случайного слова.

Бретон и его друзья интересовались бессознательным, сновидениями, оккультизмом, они экспериментировали с новыми подходами к реальности, используя автоматическое письмо, гипноз, иногда наркотики… Они изобретали новую поэтическую экспрессию, но также стремились изменить жизнь и мир. Просто одновременно Артюр Рембо [54] и Карл Маркс…

Когда Дора начала посещать собрания сюрреалистов, о ней говорили, что она была любовницей писателя Жоржа Батайя. Эротический интерес, который она возбуждала, от этого еще усиливался, так как у всех распалялось воображение при мысли об оргиях и церемониях садо-мазо, в которых, как им представлялось, она участвовала вместе с Батайем. На самом деле никто ничего об этом не знал…

После долгой вражды в середине 1930-х Батай и Бретон сблизились и вместе выступали против нацизма, распространения фашизма и фашистских обществ. Вместе они создали группу «Контратака: Союз борьбы революционной интеллигенции». Дора была одной из очень немногих женщин, которые активно в ней участвовали. Сегодня мы не можем себе представить смелость и отвагу, которые были необходимы тогда, чтобы действовать почти в одиночку среди всех этих людей. Но она ничего не боялась, эта Дора, яркая, умная, образованная, пылкая, радикальная и воинственная…

Освободившись от Батайя, как в политическом, так и в сексуальном плане, она сблизилась с сюрреалистами. Не являясь членом этого сообщества, Дора прониклась их художественными и политическими взглядами, что сопутствовало эволюции ее работ как фотографа. К тому же она прекрасно соответствовала их образу идеальной женщины: красивая, непокорная, артистичная, талантливая, вдохновляющая… даже немного сумасбродная.