Тайна записной книжки Доры Маар. Дневник любовницы Пабло Пикассо

Физически это была очень привлекательная, элегантная и утонченная брюнетка, с красивым овалом лица, светлыми глазами, цвет которых менялся в зависимости от освещения, и длинными пальцами с накрашенными ногтями. Ман Рэй сфотографировал ее в то время – сладострастную женщину-госпожу. А художник Марсель Жан вспоминал, что видел ее однажды в кафе «Сирано» «с растрепанными волосами, падающими на лицо и плечи, словно ее только что выловили из реки. За столиком сюрреалистов все или почти все не могли удержаться от восторженных восклицаний» [55]. Могу себе представить, насколько был ослеплен Бретон. В то же время странно, что она могла быть такой неприбранной, обычно ее описывали застегнутой на все пуговицы. Она определенно хотела удивить, вызвать неожиданную реакцию. Или что-то пошло не так, а она была ранима и порой чувствовала себя потерянной, как это происходило позже, когда ее бросил Пикассо.

Из сюрреалистов лучше всех она знала Элюара, с которым познакомилась у Преве, но увлеклась Бретоном. Инстинктивно она всегда предпочитала мастеров подмастерьям. Тем более что он был гораздо менее уязвимым, чем принято было считать. С женщинами он проявлял поразительную мягкость и галантность. Когда одна из них входила в кафе, ослепительная улыбка озаряла его лицо, он вставал и церемонно целовал ей руку. Это был один из многих ритуалов, которые он установил для своих друзей-сюрреалистов. Дора не могла остаться к этому равнодушной.

Особенно ей льстило то, что он интересовался ее фотографиями и публично признавал ее талант. В 1936 году он выбрал одну из ее работ для выставки сюрреалистических объектов: «Папашу Убю», чудовищный портрет зародыша броненосца. Но он также ценил ее социальные репортажи и поощрял эксперименты с бредовыми поэтическими коллажами. Она уже была известна как фотограф моды и рекламист, теперь же ее признали художником-сюрреалистом.

Бретон даже вскоре согласился позировать ей, лежа на траве с сачком для бабочек. Разве не он сказал однажды, что может «часами смотреть на бабочку»? И хотя он утверждал, что предпочитает неудачные фотографии на документы чрезмерно прилизанным портретам, он охотно позировал ей в этой буколической обстановке.

Еще больше они сблизились после того, как он встретил «сумасшедшую любовь» – Жаклин Ламба [56].

Ламба

7 площадь Роны

Ламба? Что ж, Жаклин Ламба – самая давняя подруга из записной книжки. Они познакомились с Дорой в Школе декоративно-прикладного искусства.

1926 год: в девятнадцать лет та, что постарше, все еще официально называлась Генриеттой Теодорой Маркович, но все уже звали ее Дорой.

Жаклин было всего шестнадцать, это была стриженая брюнетка, еще не ставшая блондинкой, с неизменной сигаретой во рту, волевая, смелая, дерзкая.

Вместе они вели чрезвычайно приятную жизнь, вращаясь среди золотой молодежи Парижа эпохи «Безумных лет»[57]. В их круг входили еще никому не известные архитектор и дизайнер Шарлотта Перриан [58], кинорежиссер Анри-Жорж Клузо [59], фотограф Анри Картье-Брессон и музыкант Жорж Орик [60]…

Все они были красивы, умны, блистательны, остроумны, талантливы… Но одна общая подруга вспоминала, что «самой элегантной и модной» из них была Дора[61]. К тому же большой воображалой: когда возвращалась на лето в Аргентину, она жаловалась, что ей приходится иметь дело исключительно с «глупыми людьми и позерами, которые ничего не смыслят ни в современном искусстве, ни в древнем искусстве, ни в искусстве вообще» [62].

Из-за смерти матери Жаклин была вынуждена прервать учебу. Чтобы быть независимой, осиротевшая девочка-подросток подрабатывала продавщицей, секретаршей и даже голой наядой в бассейне, превращенном в кабаре.

В то время как Дора колебалась, прежде чем в конце концов посвятить себя фотографии, Жаклин была полна решимости стать художником, даже если для этого ей пришлось бы плавать голой в огромном аквариуме под похотливыми взглядами зевак.

Эти две молодые художницы вели жаркие споры об искусстве и творчестве, высказывая категоричные суждения: «Импрессионизм – это полный абзац, кубизм – тоже; оба они неполноценны», – в двадцать один год могла написать юная Теодора. Прежде чем взяться за Матисса, которого она считала «немного ограниченным […]. Живопись – это нечто большее, чем гармоничное сочетание цветов […]. Нам предстоит найти новую форму».

Политика их тоже волновала и будоражила. Под влиянием своей кузины Жаклин стала признанной всеми самой левой среди крайне левых. Новые убеждения Доры отличались большим радикализмом при ее предрасположенности к диалектике. Понятно, что они читали Маркса, Энгельса, Фрейда, Бретона… Они взаимно обогащали друг друга, упражнялись в идейной и словесной эквилибристике и поклялись, как можно клясться только в двадцать лет, никогда не идти на компромиссы.

Карьера Доры развивалась более успешно, чем у Жаклин. Она быстро стала фотографом моды и рекламы. И хотя она все еще жила с родителями, но уже стала финансово независимой.