Тайна «Железной дамы»

Тем временем Ульяна постучала во второй раз. Через мгновение окно зажглось светом керосиновой лампы. Некто в светлом чепце подошел к подоконнику, поставил лампу и принялся за задвижки. Оконная рама кряхтела на всю улицу, будто умирающая под тупым резаком порося.

Сердце Иноземцева готово было выпрыгнуть вон из груди. Ульяна метнулась за угол и вжалась в стену справа от рамы.

Тут голова в чепчике перегнулась через подоконник.

– Кто здесь? – послышался женский старческий голос. – Жиронда, ты? Вернулась, гулена? Ну где тебя носило, покажись? Кис-кис-кис… Где же ты? Погоди ж у меня. Вот выйду…

Иноземцев услышал, как заскрипели половицы в ее комнате, настолько улица была узка, а дом ветх. Голова в чепчике исчезла, исчез и свет. Слышно было, как хлопнула сначала дверь, ведущая из комнаты, а через минуту – и входная.

Но в ту же минуту произошло невероятное!

Ульяна схватилась обеими руками за подоконник, легко подтянулась и села между распахнутыми створками. А следом стала вынимать из карманов бумажные франки и ссыпать их в комнату. Но едва заскрипели половицы крыльца, она скользнула вниз и уже была возле Иноземцева, повиснув на его плече и тяжело дыша в ухо.

– Только не шевелитесь, – шепнула она и зажмурилась.

На Иноземцева нашел такой столбняк, что просьба девушки была излишня, – он не мог и пальцем пошевелить, не говоря уж о хоть одном вразумительном слове. Вжался в стену и тоже зажмурился. Пока оба тряслись в пароксизме: один – ужаса, другая – азарта, старушка тщетно обследовала почву под своим окном, посетовала, что не нашла Жиронду, и обратно заковыляла к крыльцу.

– А теперь бежим! – выдохнула Ульяна, когда та исчезла внутри дома. Вскочила, зацепив оброненный пиджак, и понеслась вниз по улице.

Иноземцев машинально бросился вслед, но чуткий в эту минуту слух уловил нечеловеческий крик за спиной, потом лай, затем плач ребенка. Он обернулся. Весь дом, напротив которого они только что сидели точно в окопе, сиял зажженными окнами.

– Бежим же, черт вас побрал, – Ульяна настойчиво тянула его за руку. – Вот дура-то – мамаша Бюше. Через пару часов здесь будет вся Префектура Полиции. Напрасно сегодня месье Монфор проигрался.

И метнулась вперед.

Они бежали без продыху; не остановились и на улице Сен-Жак, тотчас нырнув в темноту такой же грязной и узкой улицы Сен-Северин, обогнули церковь, пронеслись через бульвар Святого Михаила, скрылись меж домами узкой старинной улочки Сен-Андре-дез-Ар. И только когда, выбравшись из лабиринта переулков, оказались на набережной Малаке, их силы были на исходе. Оба, запыхавшись, встали. Ульяна прислонилась к камню лестницы, спускающейся к воде, Иноземцев и вовсе кряхтя опустился на ступеньки. Не помнил он, когда последний раз так бегал.

И оба, взглянув друг на друга, вдруг весело расхохотались.

– Рассказывайте, – сквозь смех попросил он. – Кто это дама в чепце?

– Как кто? А вы не узнали? Это же мать бедняги Жако! Жако Бюше! – воскликнула Ульяна и села рядом. – Хотела еще записку подкинуть: «Маман, ни в чем себе не отказывайте. Ваш любящий сын, Жако». Но, увы, скорее всего, паренек не умел ни читать, ни писать.

Иноземцев минуты две, замерев с дурацкой улыбкой во весь рот, смотрел на девушку. Медленно его лицо вытянулось, брови сошлись на переносице, и он невольно поднялся. Но сказать ничего не сказал.

– Теперь-то вы не станете говорить, что я чудовище? – Ульяна тоже встала и, чуть касаясь пальцами каменных перил, зашагала вниз по ступеням. – Я никогда себе ничего не оставляю. Все, что хочу, беру где хочу, а потом возвращаю как могу.

– Странная у вас философия жизни, Ульяна Владимировна, – проговорил Иван Несторович, нагоняя ее.

Они спустились к воде и шли теперь вдоль берега. Месяц скатился к маяку башни на Марсовом Поле, горящему трехцветным прожектором, и все норовил задеть ее своими рожками. Свет от фонарей чуть серебрил воду, бросал на их лица густые тени.

– Зато ведь своя. Я восстанавливаю нарушенное вселенское равновесие. Работы по горло, пока мир полон дураков. И ведь каждого дурака вразумить надобно.

– Равновесие? – непонимающе воззрился на нее Иноземцев. – Но ведь на кону стояла жизнь человека!

– Мертвого человека, – уточнила девушка. – То есть просто тела. Смею предположить, что Жако Бюше, умирая, не желал ничего иного, как подороже продать свою шкуру. А я ее купила. Только и всего.

Вдруг до Иноземцева дошло, отчего Ульяна о дураках заговорила и на кого тем самым намек дала – тоже понял. Он скривился, хотел проронить какую-то возмущенную брань, но лишь поправил очки и зашагал прочь.

– Вы настоящее беспринципное чудовище! – все-таки сорвалось с его языка.

– А как же те хирурги древности, – нагоняя Иноземцева, поспешила парировать Ульяна, – которые, вопреки чтимому вами Закону, разрывали свежие могилы, вынимали из них трупы, с тем чтобы изучить строение человека изнутри. Они тоже, по-вашему, беспринципные чудовища? Богохульники?

Иноземцев хотел было возразить, но подходящих слов тут же отыскать не смог и даже шаг замедлил, соображая, что ответить.