Жозеф Рультабийль поинтересовался, что я думаю о его рассказе. Я ответил, что весьма всем этим озадачен, на что он посоветовал мне порассуждать здраво.
– Мне кажется, – начал я, – что исходный пункт моих рассуждений должен быть вот какой: в том, что, когда вы преследовали убийцу, он был в коридоре, нет никакого сомнения…
Я запнулся.
– Вы так хорошо начали и так быстро остановились! – воскликнул Рультабийль. – Ну же, еще небольшое усилие!
– Попробую. Убийца находился в коридоре и вдруг пропал; но раз он не воспользовался ни дверью, ни окном, то, следовательно, ускользнул через какой-либо другой выход.
Жозеф Рультабийль с жалостью посмотрел на меня, пренебрежительно улыбнулся и не замедлил сообщить, что я рассуждаю как олух.
– Да что там – как олух! Как Фредерик Ларсан!
Рультабийль относился к Ларсану то с восхищением, то с презрением и соответственно величал его то молодцом, то дурнем, смотря по тому – я уже об этом упоминал, – подкрепляли находки Ларсана его рассуждения или же им противоречили. Такова была одна из черточек благородного характера этого удивительного ребенка.
Мы встали и отправились в парк. Когда мы оказались во дворе и направлялись к выходу, нас заставил обернуться стук ставен о стены: в одном из окон второго этажа виднелось багровое, тщательно выбритое лицо, которое было мне незнакомо.
– Вот так так! – прошептал Рультабийль. – Артур Ранс!
Он наклонил голову и ускорил шаг; я услышал, как он бормочет сквозь зубы:
– Значит, этой ночью он был в замке? Зачем он сюда пожаловал?
Когда мы отошли подальше, я поинтересовался, кто такой этот Артур Ранс и откуда Рультабийль его знает. Репортер напомнил свой утренний рассказ: Артур Ранс – это тот самый американец из Филадельфии, с которым они так славно выпили на приеме в Елисейском дворце.
– Но разве он не собирался почти сразу же уехать из Франции? – спросил я.
– Собирался, потому-то я так и удивился, увидев, что он не только остался во Франции, но и посетил Гландье. Приехал он сюда не утром и не ночью, а, должно быть, вчера перед обедом, но я его не видел. Интересно, почему же привратники меня не предупредили?
Я заметил, что он еще не рассказал, каким образом ему удалось их освободить.
Мы как раз подходили к их домику; папаша и матушка Бернье следили за нашим приближением. На их цветущих лицах сияли добрые улыбки. Казалось, временный арест не оставил у них никаких неприятных воспоминаний. Мой юный друг спросил, в котором часу прибыл Артур Ранс. Они ответили, что в первый раз слышат о его пребывании в замке. По-видимому, он появился накануне вечером, но ворота они ему не отпирали: Артур Ранс, как большой любитель пешей ходьбы, имел привычку выходить из поезда на маленькой станции Сен-Мишель, откуда шел через лес к замку. Он подходил со стороны грота Святой Женевьевы, спускался в него, перешагивал через невысокий забор и оказывался в парке.
По мере того как привратники рассказывали, лицо Рультабийля темнело, выражая некоторое недовольство, по всей вероятности самим собой. По-видимому, он был несколько смущен тем, что жил в замке, скрупулезно изучал сам замок и его обитателей, а ему сообщают, что Артур Ранс имеет обыкновение приходить в замок пешком. С мрачным видом он принялся уточнять:
– Вы сказали, что Артур Ранс имеет обыкновение приходить в замок пешком. Когда он приходил в последний раз?
– В точности не скажем, – ответил господин Бернье, – во-первых, потому, что сидели все это время под замком, а потом, ведь этот господин не входит и не выходит через ворота.
– Но может, вы знаете, когда он был здесь в первый раз?
– Да, сударь, лет девять назад.
– Значит, девять лет назад он был во Франции, – проговорил Рультабийль. – А в этот приезд сколько раз, по-вашему, он был в Гландье?
– Три.
– А когда, по вашему мнению, он был в Гландье в последний раз, не считая сегодняшнего?
– За неделю до покушения в Желтой комнате.
Затем Рультабийль спросил, обращаясь непосредственно к женщине:
– Значит, в щели паркета?
– Да, в щели паркета, – ответила та.
– Благодарю вас, – сказал Рультабийль. – Сегодня вечером будьте наготове.
Произнеся последнюю фразу, он приложил палец к губам, советуя тем самым привратникам помалкивать.
Мы вышли из парка и направились к трактиру «Донжон».
– Вы бываете в этом трактире?
– Иногда.
– Но ведь и в замке обедаете тоже?
– Да, мы с Ларсаном просим нам накрыть или у него, или у меня.
– Господин Стейнджерсон не приглашал вас к своему столу?
– Ни разу.
– Ему не надоело ваше пребывание у него в замке?
– Не знаю. Во всяком случае, он ведет себя так, словно мы ему не мешаем.
– Он вас ни о чем не спрашивал?
– Ни о чем. Он все еще в том же состоянии, в каком стоял под дверью Желтой комнаты, где убивали его дочь. Он убежден, что раз ему сразу не удалось ничего выяснить, то мы тем более ничего не сможем. Но по мнению Ларсана, он считает своим долгом не разрушать наши иллюзии.
Рультабийль вновь погрузился в размышления. Выйдя из задумчивости, он заговорил о том, как ему удалось освободить привратников: