Следуя указаниям Рультабия, сторож Бернье сообщил, что в ту ночь лесник попросил его помочь ему выследить браконьеров (благо лесник все равно не мог уже опровергнуть этого), что они назначили друг другу свидание неподалеку от дубравы и что, так и не дождавшись лесника, он, Бернье, сам решил отправиться ему навстречу… Войдя через калитку во двор и очутившись у донжона, он вдруг увидел какого-то человека, со всех ног бежавшего с другого конца двора к углу правого крыла замка; в ту же минуту послышались револьверные выстрелы, – верно, стреляли в беглеца. В окне галереи показался Рультабий; он заметил сторожа с ружьем в руках и крикнул, чтобы тот стрелял. Бернье тут же выстрелил, ведь он держал свое ружье наготове… и был уверен, что задел беглеца; он даже думал, что убил его, думал до тех пор, пока Рультабий, осмотрев тело как бы подкошенного ружейным выстрелом человека, не сказал, что тот убит ударом ножа. Впрочем, по словам Бернье, он вообще ничего не понимал во всей этой невероятной истории, потому что если найденный труп не был трупом беглеца, в которого все стреляли, то сам-то беглец должен же был где-то находиться. А в этом крохотном углу двора, говорил Бернье, где все собрались вокруг трупа, просто не хватало места ни для кого другого, будь то живой или мертвый, иначе окружающие непременно увидели бы его!
На это судебный следователь возразил, что, когда все сгрудились в этом углу двора, ночь была такой темной, что никто не смог разглядеть лица лесника, и, чтобы узнать его, пришлось отнести его в вестибюль… В ответ папаша Бернье заявил, что «пускай мы не заметили никого другого – ни живого, ни мертвого, – не разглядели в темноте, но если там все-таки кто-то был, то мы непременно наступили бы на него – настолько тесно в этом углу двора. Ведь, в конце-то концов, не считая трупа, нас оказалось пятеро там, и странно, что кто-то ускользнул бы от нас… Единственная дверь, выходившая в тот угол двора, – это дверь в помещение лесника, и она была заперта. А ключ от нее нашли в кармане убитого…»
Но так как из рассуждений Бернье, на первый взгляд казавшихся вполне логичными, вытекало, что человека, который, несомненно, умер от удара ножом, убили будто бы из огнестрельного оружия, следователь не придал особого значения его словам. И уже к полудню всем нам стало ясно: в глубине души следователь уверен, будто мы упустили беглеца, а вместо него на том месте обнаружили труп, который к нашему делу не имеет никакого отношения. В глазах следователя убийство лесника было уже совсем другим делом, и он без промедления собирался доказать это. Вполне возможно, это новое дело соответствовало тому представлению, что за несколько дней сложилось у него о нравах лесника – о его похождениях, о недавней интрижке, которую он завел с женой хозяина харчевни «Донжон», а кроме того, об известных ему громогласных смертных угрозах папаши Матье в адрес лесника, ибо в час пополудни папаша Матье, несмотря на свои ревматические жалобы и протесты жены, был арестован и под надежной охраной отправлен в Корбе. Однако ничего компрометирующего у него так и не нашли, и тем не менее угрозы, высказанные им накануне в присутствии проезжих людей, сообщивших об этом судебным властям, скомпрометировали его куда больше, нежели, допустим, нож, послуживший орудием убийства «зеленого человека», если бы таковой вдруг обнаружили спрятанным у него в тюфяке.
Все мы были удивлены, даже ошеломлены ужасными и необъяснимыми событиями, а тут, словно для того, чтобы повергнуть нас в еще большее изумление, в замок прибыл Фредерик Ларсан, который уехал сразу же после того, как встретился со следователем, и теперь возвращался в сопровождении железнодорожного служащего.
В этот момент мы с Артуром Рансом находились в вестибюле, рассуждая о возможной виновности или невиновности папаши Матье. (Повторяю, говорили об этом только мы с Артуром Рансом, Рультабий же, казалось, думал совсем о другом, мысли его витали где-то в необъятных далях, его, видимо, ничуть не занимал наш спор.) Следователь с судейским секретарем расположились в маленькой зеленой гостиной, где Робер Дарзак принимал нас, когда мы в первый раз приехали в Гландье. В гостиную только что вошел папаша Жак, вызванный следователем; господин Робер Дарзак вместе с господином Станжерсоном и врачами оставались наверху, в спальне мадемуазель Станжерсон.
Так вот, Фредерик Ларсан появился в вестибюле вместе с железнодорожным служащим. Мы с Рультабием тотчас же узнали этого человека по его светлой бородке.
– Смотрите-ка, железнодорожный служащий из Эпине-сюр-Орж! – воскликнул я и вопросительно взглянул на Фредерика Ларсана, который, улыбаясь, ответил:
– Да-да, вы правы, это железнодорожный служащий со станции Эпине-сюр-Орж.