Тайна жёлтой лилии (СИ)

Как и следовало ожидать, это происшествие испортило Маро настроение на весь день. Он раздражался на Руйю, на советников, на каждого, кого видел. Даже чуть не метнул нож в Быка. В Быка!

А Аэсса не появилась за обедом. И за ужином тоже. И вообще она весь день не выходила.

Лишь ближе к закату, смилостивившись, царь величественно сказал:

– Я прощаю мою жену. Должно быть, ею овладела болезнь души, свойственная женщинам, имеющим дитя в утробе. Позови её, Руйя, в тронный зал. Пускай не таит обиду.

Руйя побежала в женские покои. Они пустовали – значит, царица всё-таки вышла через другую дверь. Конечно, в покоях в это время года духота, как ни обижайся, а погулять-то хочется… Царевна спустилась в лабиринт, откуда доносился сердитый рёв Быка.

Бык, видно, был зол до предела – ревел не переставая. Любопытно, из-за чего? Еду, что ли, порченую дали? Решив отложить поиски Аэссы, Руйя направилась к стойлу. Не хватало ещё, чтобы Бык заболел! Да так скоро после прихода во дворец! Да прямо перед Играми! Это не просто будет дурное, это будет страшное предзнаменование.

Однако оказалось, что еда тут ни при чём. Прямо перед стойлом Быка лежало уже окутанное стаей мух тело молодой царицы, и в её груди торчал костяной нож…

Над мёртвой Аэссой стоял неизвестный Руйе мужчина, лет двадцати пяти на вид. По одежде – критянин, по чертам лица – кто-то из юго-восточных народов. Бронзовый цвет кожи, как у египтянина, но глаза более узкие и нос побольше…

Руки у незнакомца были в крови, и рукоять ножа тоже была перемазана кровью.

Казалось, прошли века, прежде чем схватившаяся за сердце Руйя, очнувшись от оцепенения, завизжала:

– Царица мертва! Царица убита! Все сюда!

Мужчина повернулся и быстро зашагал прочь, но царевна цепко схватила его за руку:

– Убийца! Не уйдёшь!

Начал сбегаться народ – сперва слуги, которые были ближе всех. В общем переполохе Руйя растерялась, но руку незнакомца не выпустила. А тот лишь спокойно сказал:

– Я не убийца.

Наконец, подоспел Маро и тихо ахнул, увидев распростёртое на земле тело жены. Потом медленно повернулся к мужчине, которого Руйя держала.

– Ты убил царицу? – проскрежетал он.

– Нет, не я, славный царь, – ответил пойманный. – Я увидел, как некий человек, закутанный с головы до ног в покрывало, вонзает в неё нож. Я погнался за ним и успел его ранить, но он, выхватив мой меч, скрылся. В то же мгновение появилась твоя дочь и сделала не те выводы.

Побагровев от такой наглости в довершение ко всему, Маро вынул свой ножик и собрался было заколоть преступника на месте, но тот лишь отошёл и предупредил:

– Я не твой подданный, славный царь. Я финикийский посланник Алефи, и убить меня без приговора верховного судьи ты не можешь.

– Хочешь ещё пожить, гадина? – дрожащим от ярости голосом прошипел царь. – Ну что ж, поживи. Судья Куро сейчас в Малье, но он вернётся уже с часу на час! Стража!

Дворцовые стражники схватили Алефи и уволокли его в одну из крытых построек лабиринта, предназначавшуюся специально для преступников, ожидавших казни.

Не выдержав больше, Маро со стоном опустился на колени перед мёртвой Аэссой. Служанки деликатно прикрыли царицу покрывалом, чтобы запах не привлекал мух.

Руйя, только сейчас по-настоящему осознав потерю, расплакалась. Что такого случилось, что у неё отнята теперь и вторая мать? Весёлая Аэсса, оживлявшая весь дворец своим присутствием…

Чтобы оставить царя и царевну наедине с их горем, большая часть людей разошлась. Вместе с Маро и Руйей царицу оплакивали лишь знатнейшие приближённые царя – военачальник Улато, отважнейший полководец мира, ни разу не проигравший сражения, и советник Кано, горбатый уродец, немногословный, зато уж отличавшийся умом острей иглы.

– Только чужеземец проклятый и мог такое сотворить! – воскликнул насупленный Улато. – Аэссу любили все, все…

– А каким зверем нужно быть, чтобы убить женщину, носящую ребёнка! – ужаснулся Кано.

Руйя была не в силах это терпеть. Она побежала прочь, не разбирая дороги. Глаза ей застилала пелена слёз. Очнулась она, лишь ударившись головой о какую-то дверь.

Оказалось, что она пришла к тюрьме.

Тюрьма!

Девушке остро захотелось самой войти и убить этого негодяя, задушить, ударить камнем, как угодно, как угодно… Но тут же она вспомнила: нет ведь, чужеземцев и вправду даже сам царь, не говоря уж о ней, не имеет права казнить.

Что ж, но избить-то можно! О да, простое отсечение головы – слишком высокая честь для мерзавца, убившего царицу и её дитя!

Руйя постучалась. Стражники пропустили её внутрь без вопросов.

– Я соболезную тебе, царевна, – раздался голос. Глаза Руйи ещё не привыкли к почти полной темноте, и она вздрогнула. Затем, присмотревшись, убедилась, что это Алефи. Он был в тот день единственным узником.

– Ты ещё смеешь мне соболезновать! – в ярости закричала она. – Ты, ты, проливший кровь невинных жертв…

– Я не проливал этой крови, – всё с тем же холодным спокойствием прервал её финикиец.

– Ах так? – Руйя уже и не знала, как бы его в ответ на такое назвать. Его дерзость не имела границ. – Может, ты, убийца, ещё и о пощаде меня будешь просить?