Тайна жизни

Тарусский осторожно, искоса посмотрел на Софью Семеновну. Ему давно казалось, что она знала о графе больше, чем все остальные, в особенности потому, что, когда бы ни заходил разговор о Спасском, она всегда хранила при этом упорное молчание, а на прямые, обращенные к ней вопросы, отвечала: «Не знаю». Ни слова не проронила она также, когда он рассказал ей историю с часами и карточкой графа в Москве. Теперь она сидела, якобы усердно занятая своим вязаньем, хотя сумерки сгустились настолько, что едва ли можно было как следует разобраться в петлях.

В саду, где были липы и чернели кусты, надвигались тени, как будто расползаясь от земли и расплываясь все шире и шире. Огненное зарево заката стыло. Вечер замирал тихо и радостно, как влюбленный, встречая теплую летнюю красавицу-ночь.

— Вот как это могло быть, — вдруг заговорил из сумерек голос Алтуфьева. — В соседнем имении живет молодая женщина. Она — вдова. Конечно, она очень хороша собой. Граф знакомится с нею, влюбляется. Молодая женщина была замужем за человеком старше ее. Ее выдали насильно. Кроме безотчетного страха, муж ничего не внушает ей. Под гнетом этого страха прожила она несколько лет с мужем, почти в заточении, в одиночестве, измученная его безупречной, подозрительной ревностью. Здоровье ее слабеет, нервы расшатываются почти до полной потери воли. Перед смертью муж заставляет ее дать клятву, что она останется верна его памяти и не выйдет ни за кого замуж. Клятва дана в присутствии брата умирающего — некрасивого, горбатого, озлобленного тем, что сам влюблен в молодую женщину. Со вдовством начинается для нее нравственная пытка хуже прежней. Деверь, к которому перешла большая часть наследства, следит за каждым ее шагом, постоянно напоминает о данной клятве, пугает местью, доводит бедную женщину до галлюцинаций. Ей чудится умерший муж. Она пробует найти покой в деревне и тут встречается с графом. Деверь быстро узнает, где она, пишет ей, зовет и грозит, что явится сам, как верный страж ее клятвы. Она решается уехать. Граф, зная приблизительно время, когда она проедет по дороге, под видом прогулки идет, чтобы в последний раз увидеть ее. Они встречаются. Она не выдерживает, говорит, что любит его. Он садится к ней в коляску, и они бегут за границу, дальше от преследований, и скрываются там.

— Да вы поэт! — сказала Надя, когда Алтуфьев умолк.

— Твой вымысел неудачен, — заметил барон, — неудачен главным образом потому, что не может соответствовать фактам. В ближайшем к Спасскому имении век свой жила моя тетушка, которая и скончалась в нем, оставив меня, как ты знаешь, своим наследником. Она никогда не была красавицей и не исчезала за границу с таинственным графом.

Алтуфьев, по-видимому, войдя в роль рассказчика, пожал плечами и ответил:

— Но что мешало приехать к ней в имение, положим, хотя бы ее товарке по институту?

Разговор был прерван докладом о том, что ужин подан.

За ужином Софья Семеновна посадила Алтуфьева рядом с собой и была очень разговорчива и внимательна с ним.

— Кстати, Григорий Алексеевич, — сказала она ему, когда встали из-за стола. — Вы хотели ближе познакомиться с розенкрейцерами; хотите, я дам вам книгу о них?

Он вспомнил, что в начале вечера, когда затеялся разговор о Спасском и упомянули о розенкрейцерах, он высказал интерес к ним, и, поклонившись, произнес:

— Пожалуйста, Софья Семеновна.

— Тогда пройдемте ко мне во флигель и выберем там.

Алтуфьев не очень обрадовался этому предложению: ему хотелось бы лучше остаться на прощанье еще некоторое время в обществе Нади и поговорить с ней так же вот, как говорил теперь Нагельберг с Верой. Но делать было нечего, и он пошел за Софьей Семеновной.

Над садом стояла луна, и он тонул в ее сиянии.

Сходя за Софьей Семеновной с балкона, Алтуфьев вдруг почему-то почувствовал, что все происходившее с ним теперь как будто уже было когда-то, и так же вот светила луна, и он сходил со ступенек. Но только он не сошел совсем, а прямо отделился от них и полетел по воздуху и долго летал в лунном сиянии в таком же вот саду.

«Да, положительно это было когда-то!» — сказал он себе, не отдавая хорошенько отчета в своих словах.

Софья Семеновна шла несколько быстрой для ее полноты походкой. Песок хрустел у них под ногами. Они подошли к флигелю.

Молча ввела Власьева своего спутника в дверь, зажгла спичку и засветила свечу. Это была самая просторная комната во флигеле — ее кабинет; здесь стояли письменный стол, несколько кресел, кушетка и книжный шкаф.

Софья Семеновна достала ключи, отперла шкаф, но остановилась и, вдруг повернувшись к Алтуфьеву, спросила:

— Откуда вы узнали историю Горского?

Он, никак не ожидавший такого вопроса, заметно смутился.

— Какую историю, Софья Семеновна?

— Ту, что вы рассказали на балконе. Вы знаете.

«Так вот зачем привела она меня сюда!» — сообразил Алтуфьев.

В первую минуту ему хотелось сказать, что весь свой рассказ он просто выдумал и пусть делает она, что хочет.

— Я спрашиваю вас не из пустого любопытства, — продолжала Софья Семеновна, подходя к столу и садясь. — Мне очень важно знать это.