Тайна Зинаиды Серебряковой

— Значит, так… Никакого суда я затевать не буду. Разойдемся полюбовно, так и быть. Вы мне дадите еще тысячу долларов рублей — в возмещение моих расходов на Ковальчук и на дорогу. Это во-первых. Дальше! Вы обязуетесь выплачивать мне ежемесячно определенную сумму, ну, скажем, долларов сто. Как-нибудь мы проживем, тем паче если деньги на книжке будут лежать и давать проценты.

«Мы проживем! — Эти слова болезненно забились в Аниной голове вместе с толчками крови. — «Мы»! Ирка с дочками. А мы, мы с Димой, платить за то, чтобы Ирка не подавала в суд. Ведь о втором экземпляре письма Ковальчук она молчит. Значит, собирается держать у себя — как такой моральный хлыстик. Чуть только Литвиновы замешкаются с выдачей очередной «зарплаты» — тут же Ирка помашет хлыстиком. Забыть об этом она не даст нам никогда. Продут годы, мы постареем. Два одиноких, бездетных старика будут содержать Ирку. Потому что детей мы усыновить больше не сможем, просто не на что…»

И вдруг Аня ощутила себя маленьким глупым мышонком, с которым играет сытая, жирная, беспощадная кошка. Рядом слабо вздыхал еще один такой же загнанный мышонок — Дима. А кошкой — белой, ленивой, наглой — была Ирка. У ее безобразно-пышных сисек тихонько сопел хорошенький котеночек, которому спустя некоторое время предстоит стать такой же гадкой кошкой, — Сонька. У Лидочки черты еще младенчески-расплывчаты, а у Соньки уже сейчас проглядывает опасное сходство с матерью.

— Как же ты говоришь, что не собираешься подавать в суд, Ира? — спросила Аня безжизненно. — Ведь в метриках девочек значимся родителями мы. А чтобы переписать метрики, чтоб тебя их матерью назвать, надо обо всем заявить… Но только знай, — попыталась Аня сохранить остатки гордости, — упечешь нас за решетку — никто тебе тогда платить за дочек не будет!

— Думаете, я этого не понимаю? — хитренько усмехнулась Ирка. — Отлично понимаю. Поэтому я не собираюсь переписывать никаких метрик. Вы по-прежнему будете значиться родителями, но только значиться, понимаете? А почему вы все время говорите: «девочек», «дочек», «их»? — широко раскрыла свои невероятные глазищи Ирина. — Я не собираюсь забирать у вас обеих девочек. Мне с ними и не справиться. Да и вам с близняшками тяжело, я прекрасно понимаю. Речь идет только об одной девочке!

Дима вскинулся на стуле, словно его шилом в бок пихнули:

— Не всех заберешь? Не обеих? Только одну? А которую?

Аня медленно приподняла голову. Она еще не могла позволить себе обрадоваться. Надежда могла взлететь самоцветным, радужным шариком — и тут же лопнуть, как мыльный пузырь. Если Ирка скажет — Лидочку, это совершенно все равно, что она скажет — обеих. Даже лучше, если она заберет тогда обеих. Потому что смотреть все время на Соньку — и искать в ее чертах Лидочкино ненаглядное личико, видеть Сонькины недостатки (а у нее, можно не сомневаться, будут одни сплошные недостатки!) — и думать о Лидочкиных достоинствах, — это будет не жизнь, а пытка. Вечная тоска о несбывшейся мечте.

— Которую? — нарочито медленно протянула Ирина, как бы теряясь в раздумьях. — Ну уж пускай сама Анна Васильевна выберет.

Дима, словно не веря, уставился на Ирину, потом на жену. Худое, некрасивое лицо его напряглось:

— Анечка, решай скорей!

А она ни рукой, ни ногой не могла шевельнуть — такое навалилось счастье, такое облегчение. И все еще не могла поверить в такой подарок судьбы.

— О господи, Аня! Думай скорее! — Не выдержав, Дима шагнул к Ирке, протянул руки. — Давай сюда Сонечку. Давай!

Что? Какую еще Сонечку? Да он что, совсем спятил, этот дурацкий Тушканчик?!

— Подожди! — хрипло выкрикнула Аня. — Не трогай ее!

Дима застыл с протянутыми руками.

— Я решила! Оставлю Лидочку!

— А-аня-а… — Димин молящий голос она предпочла не услышать.

— Лидочку? — повторила Ирина. — Это которая в той комнате спит? А у меня которая — это, значит, Сонечка? Соня Богданова…

— Как Богданова?! Ты же говорила, не будешь менять метрику? — в отчаянии возопил Дима. Господи, как любят некоторые мужики цепляться за обломки, осколки, обрывки — это просто поразительно!

— Как сказала, так и сделаю, — устало успокоила Ирка. — По документам она останется Литвинова. Но называть ее буду Богдановой, конечно, а то я сама запутаюсь. А когда подрастет, все ей объясню. Может, и вы когда-нибудь объясните все Лидочке…

— Никогда! — пылко воскликнула Аня. — Только через мой труп!

Дима убито молчал.

— Воля ваша, — подавила зевок Ирина. — Ну, нам с Сонечкой пора на вокзал. К московскому поезду. А то как бы не опоздать, жалко, если билет пропадет. Да и бабушке я уже позвонила, чтоб завтра утром встречала нас с дочкой. Так что до свиданья. Не поминайте лихом.

— Нет… — глупо, бессмысленно, невпопад отозвался Дима.

Аня добавила шепотом:

— Прощай. Надеюсь, что никогда тебя не увижу!

— Это уж как Бог даст, — рассудительно сказала Ирина, придерживая девочку одной рукой, а другой заталкивая-таки под пальто свои несусветные груди. — Ах, боже мой! Деньги-то мы забыли! Тысячу долларов, значит, и еще сто за первый месяц. Всего, значит, тысяча сто.