Тайна Зинаиды Серебряковой

Первая поездка оказалась неудачной — попы не решались, — однако сведущие люди указали еще на одного, которого в тот раз не оказалось дома. Через день Борис опять едет, хотя ни у кого из родителей уже не осталось надежды на удачу. Про меня и говорить нечего — одни сплошные слезы, рисовать не могу, не сплю, не ем… Помыслить было невозможно, что я Бориса потеряю, а он рано или поздно женится на другой. То, что я смогу за другого замуж выйти, это мне и в голову не шло, я знала, что только ему отдана и в жизни, и после смерти, — а он, оказывается, этим сильно мучился. И тоже для себя мысли об ином браке не допускал, а меня ревновал заранее умопомрачительно. Правда, перед отъездом он сказал мне, что, если съездит попусту, мы просто перейдем в лютеранство, где такие браки дозволены.

Просто, ничего себе!!!

Словом, уехал Борис — и возвращается обнадеженный: добрый пастырь нашелся, правда, запросил немало, 300 рублей, но что делать!

На радостях поехали мы на ярмарку — очень хотелось чего-то такого праздничного! И получили что хотели: что за неистовая пестрота красок, и сильный ветер, и солнце, и все эти юбки, платки, ленты трепетали и переливались самыми яркими, ядовитыми, кричащими красками! Это жизнь была, жизнь… ее яркие краски!

* * *

Первым чувством Ани, как только она увидела эту пресловутую Ирочку, была жгучая ревность. «Уродятся же такие!» — подумала она почти со злобой к Природе, которая выпускает на белый свет столь совершенные творения. Бледно-золотые волосы. Полное впечатление, что в глазницы мраморного личика вставлены два сапфира. Восхитительные ресницы, кожа персиковая, губы как мальва. Полное обалдение!

«Жаль, что в придачу к этой уникальной красоте Бог не дал Ирине хоть каплю ума, а судьба не наделила счастьем», — подумала Аня — безо всякой, впрочем, жалости, а с четко выраженным злорадством: уникальные глаза уже сочились слезами, чудный рот жалобно дрожал… Ира не выдержала пристальных взглядов двух незнакомых людей, про которых квартирная хозяйка только и сказала: «Они тебе помогут! Держись за них обеими руками, дурища!»

«Ты представляешь, какого ребенка она нам родит?» — шепнул в это время Дима, приобняв жену за плечи и касаясь губами ее уха, чтобы ни в коем случае не услышала плачущая Ира. У Ани слегка отлегло от сердца.

— А тот мужчина… ну, ваш любовник, от которого вы забеременели, он тоже внешне привлекателен? — спросила она с металлическими интонациями, нарочно выбирая эти шокирующие, неприлично-откровенные слова, без всяких эвфемизмов, на которые вообще-то была большая мастерица. Это чтобы поставить Ирину на место. Та вроде бы и так стояла — ниже низшего, однако Ане с самого начала хотелось еще больше согнуть ее длинную, воистину лебединую шею.

Девушка взглянула на нее остекленевшими от слез глазами, как бы не понимая, о чем речь, потом неловко зашарила под вязаной кофточкой, узковатой для ее потрясающей груди, и вынула смятую фотографию размером с открытку.

— Умора! Она фото этого подлеца еще и на груди носит! — фыркнула присутствовавшая при встрече двух заинтересованных сторон Нонна. — Он ее бросил, а она его — у сердца!

Аня взяла снимок двумя пальчиками, брезгливо передернувшись: фотография еще хранила тепло Ириного тела и слегка пахла ее потом. И тут же рот ее изумленно приоткрылся: в жизни она не видела мужчину красивее, чем тот, который был изображен на снимке!

За ее спиной Дима издал какой-то странный звук, и Аня мигом поняла, что настал его черед переживать муки ревности и жестоко комплексовать по поводу своих веснушек, и очков минус восемь с половиной, и курносого носа, и жалкой бороденки, которая почему-то никак не хочет расти — лезут все какие-то клочки. И своим любящим сердцем она пожалела Диму, у нее даже слезы навернулись на глаза от этой жалости, и сразу стало легче дышать.