Сегодня же, вернувшись домой, Дима позвонит в Горький (учитывая семичасовую разницу во времени, там как раз будет утро, самое время начинать новую жизнь!) и скажет Коле, что согласен переезжать. Но не сразу, а только через четыре или пять месяцев. Потому что жена беременна, и врачи не рекомендуют ей перелетов или длительных переездов. Вот как родится малыш — тут они, Литвиновы, и нарисуются в Нижнем, и Дима незамедлительно приступит к работе.
А пока они будут выгуливать по вечерам, в темноте, Ирину, и платить Нонне за молчание, и… ладно, о будущих проблемах не стоит загадывать. Главное, усвоила для себя Аня, чтобы на этих поздних прогулках Дима держался подальше от Ирины. Она сама будет вести Иру-инкубатор под руку, а Дима — поддерживать ее. Свою жену! Пусть Дима в договоре исключает малейшую юридическую неприятность, а об исключении неприятностей бытовых позаботится сама Аня.
Перрон уже давно опустел, когда задержавшиеся пассажиры девятого купе вывалились наконец из вагона. От свежего воздуха Струмилину стало полегче. Однако женщины еле тащились, Литвинова чуть вообще не свалилась с подножки. Глаза у нее закрывались на ходу, словно девушка никак не могла проснуться. А может, она просто-напросто мастерски притворялась, кто ее знает.
Антон эскортировал свою команду в здание вокзала, как вдруг из боковых ворот выскочил тощий молодой человек с взлохмаченными волосами и суматошно огляделся. Но тут же встревоженное выражение его лица сменилось на облегченное, и он пронзительно заорал:
— Лидочка! Вот он я, погоди!
Все невольно вздрогнули и приостановились, уж больно громко он орал.
Парень подскочил к Литвиновой и схватил ее за руку:
— Приветик! Извини, проспал. Пошли. Слушай, ты чего такая?
Литвинова смотрела на него, медленно моргая и потирая горло. Ресницы порхали, как бабочки.
Струмилин покачал головой. Сам не знал почему — просто покачал, и всё.
— Вы знаете эту женщину? — сурово спросил Антон.
— Конечно, — кивнул тощий. — А что?
— Назовите ее.
— О господи! Лидочка ее зовут, то есть Лида Литвинова. А в чем вообще дело?
— Отчество у нее какое? — вел свою линию Антон.
— Не знаю, — дернул плечами парень. — Зачем мне ее отчество? Вы у нее спросите. Лид, как тебя по батюшке, а? Будем заодно знакомы, — вдруг шутливо раскланялся он. — По паспорту я Алексей Степанович Семикопный, для друзей Лёха, в просторечии Леший. А вас как именовать, барышня?
Литвинова продолжала моргать, а Струмилин подумал, что он откуда-то знает этого Лешего вместе с его шевелюрой.
— Лид, да ты что? — вдруг встревожился «в просторечии Леший». — Ты что какая-то не такая? Ух, елки! Опять началось, да? Ты чувствовала, что опять начинается?! Поэтому и просила тебя встретить сегодня? Ах ты бедняжечка…
Лицо его сморщилось так жалобно, что показалось, будто веселый и болтливый Леший сейчас разревется, как девчонка.
— Вы что имеете в виду? — прищурился Антон. — Что начинается?
— Ломка небось, — хмыкнул Бо́рдо. — Наркоманит девочка, да?
Струмилин снова покачал головой — на сей раз вполне осознанно. Вот уж кого он с одного взгляда мог узнать, так это нарков: и «запойных», и начинающих. Здесь никаких признаков, ни малейших.
— Что-о? — обиделся Леший. — Сам ты наркоманишь, толстый! У нее… — Он понизил голос. — У нее последнее время бывают провалы в памяти.
— Да брось! — недоверчиво сказал Антон.
— Это кто здесь толстый?! — сообразил наконец обидеться Бо́рдо.
— Ты, — вскользь бросил Леший. — Очень толстый. И надоедливый. Отвянь, не путайся по ногами. Я серьезно — насчет памяти. Бывали случаи, что она забредет куда-то — и не знает, как домой вернуться. И на работе у нее последнее время из-за этого жуткие проблемы.
— Вы знаете, где она работает? — поинтересовался Антон.
— Ну, такого одного места вообще-то нет… — замялся было Леший.
— Понятно: лицо без определенных занятий, — гнул свою линию непреклонный сержант.
— Да ладно-ка! — обиделся Леший. — Я только имел в виду, что она по договору работает в разных местах, а так-то у нее совершенно определенная профессия. Лида — дизайнер. И классный дизайнер, скажу я вам! Вот вы были, к примеру, в клубе «Ля ви он роз»?
— Лови… кого лови? — насторожился Антон.
— Да нет, это по-французски — «Жизнь в розовом цвете», есть такая песенка у Эдит Пиаф, слыхали?
Антон многозначительно промолчал.
— Нет, конечно, вы не могли бывать в этом клубе, он ведь женский! — хихикнул Леший. — Может, вам приходилось… — Он обернулся к Чуваевой, но тотчас затряс головой: — Извините. Там для богатых, увы. Для очень богатых! Туда ходит жена мэра, и губернаторша, и эта безумная теледива, как ее… Тамара Шестакова, и наша главная либералистка Нелли Собакина, и жена знаменитого Бусыгина. Ну, олигарха бывшего, которого посадили! Мужик, понимаете, в колонии парится, а она шейпингом в «Ла ви он роз» развлекается!