Тайна Зинаиды Серебряковой

Ей очень неприятно это сообщать, но деньги, присланные мистером Полякофф, пришлось истратить на врачей. Зато она теперь лежит в хорошей больнице, за ней прекрасно ухаживают, у нее даже появилась надежда на выздоровление и, возможно, когда-нибудь — даже на встречу с милым, добрым Джейсоном, которого ей, конечно, Бог послал.

Письмо выпало из рук Джейсона. Больше всего его поразило даже не известие об аварии, хотя это само по себе кошмар, ужас, а эти осторожные слова «возможно, когда-нибудь»… Что это значит? Ее стремление выйти замуж за Джейсона Полякофф охладело? Или… или она не верит в возможность своего выздоровления?

Утерев с висков ледяной пот, он протянул руку к телефону, чтобы немедленно заказать себе билет в Москву, однако в это мгновение телефон разразился пронзительным звоном. Джейсон, вздрогнув, схватил трубку.

Звонила рыдающая мать. Айзек, кузен Джейсона, увезен минувшей ночью в больницу с диагнозом — передозировка наркотиков. Причем не из собственного благопристойного дома, а из какого-то гнусного притона. Фотографии во всех газетах… Мать Айзека, Джессика, лежит с инфарктом.

Успокоив мать и пообещав ей немедленно заняться делами проклятых родственников, он отправил в Северо-Луцк письмо с изъявлениями своей любви и готовностью ждать сколько угодно. В DHL помчался курьер с конвертом, в котором лежали три тысячи долларов — на скорейшее излечение Сони. В прилагаемой записке Джейсон требовал извещать его о могущих быть денежных затруднениях незамедлительно. И еще он обещал выехать в Россию по возможности скоро, как только закончит некоторые неотложные дела.

А ночью увидел странный сон. Снилось ему, что на его глазах здание знаменитой Опера-хаус, расположенное, как известно, на воде, вдруг пошло ко дну Сиднейского залива — со всеми своими солистами, оркестром, хором, кордебалетом и зрителями. Он-то, Джейсон, стоял в это время на берегу среди множества зевак и слушал, как из тонущего здания доносится поющий женский голос.

Это был голос Сони Богдановой.

* * *

— Привет, Крохаль. — Антон за руку поздоровался с невесть откуда взявшимся малорослым худеньким мужчиной в форме проводника. — А ты откуда знаешь, как эта гражданка попала в поезд?

— Так последний вагон — это ж мой. В Северо-Луцке только встали, началась высадка, и вдруг подходит ко мне мужик. Лет этак за тридцать, высокий, мордатый, кучерявый. А на руке у него висит вот эта…

Он подмигнул Литвиновой, которая держалась так, словно все происходящее не имело к ней ни малейшего отношения. Смотрела в пространство остановившимися, безжизненными глазами, потирала горло да изредка переминалась с ноги на ногу, словно было неудобно стоять на слишком высоких каблуках. И даже сообщение о том, что ее при посадке сопровождал любовник, не вызвало у нее ни капли смущения. Ну а остальные так или иначе отреагировали: Леший воззрился на Литвинову с удивлением, Струмилин в очередной раз скрипнул зубами, Бо́рдо хмыкнул, Людочек с Антоном переглянулись, а Чуваевой, похоже, вообще было противно на все это смотреть: она демонстративно отвернулась и от проводника, и от растрепанной особы в красном платье, которая, конечно, была профессиональной воровкой.

— Он-то вроде еще ничего был, а эта — в дымину. Ножки заплетаются, глазки закрываются. Ну все, ну полный никакизм! Это ж надо, думаю, вот нализалась девушка! — Крохаль покачал головой. — А мужик показывает мне ее паспорт, билет и говорит: «Слушай, говорит, товарищ, выручи, а? Ко мне вот подруга приезжала, ну, мы отметили это дело, конечно, а какая-то сволочь жене моей про нашу любовь настучала. На хазе у приятеля, где мы встречались, ей нас застать не удалось, предупредили меня дружки, так, представляешь, приперлась дурная баба на вокзал! Я ее издали увидел, как она к шестнадцатому вагону чешет. Мне бы смыться, домой загодя добраться, чтоб как ни в чем не бывало, но Лидка, видишь ты, в полной отключке, не могу ж я ее бросить!» — «Вполне тебя понимаю и всяко сочувствую, — говорю ему, — но чем я-то могу помочь? Посадить барышню в свой вагон? Не получится, у меня полный комплект и еще двое сверху». — «Нет, у нее в шестнадцатом вагоне свое место есть, тридцать шестое, пусть на нем и едет. Мне бы ее через поезд втихаря протащить, на полку запихать, а самому смыться, пока баба моя не заметила. Выручи, говорит, друг, а я тебе…» — Тут проводник по фамилии Крохаль осекся, но почти тотчас продолжил: — Выручить, словом, попросил как мужчина мужчину. Конечно, в жизни всякое бывает, я ведь и сам человек… Билет у этой его подружки я проверил, паспорт, все в порядке. Ну ладно, говорю, тащи ее через тамбуры, и флаг тебе в руки. Ну и всё. Потом я закрутился и забыл обо всем, а сейчас смотрю, вы тут колготитесь. Чего случилось-то?