На берегу под ветряком ребята встретились с мельником, маленьким сухоньким старичком. На голове у мельника косматилась седая жесткая грива. Клочковатая бородка сбилась в одну сторону. Мельник был босой. Серые, мокрые штаны закатаны выше колен. Не иначе, как мельник только что вылез из речных зарослей. У него не только штаны были мокрые почти до пояса, но и в волосах зеленела какая-то донная травка.
Увидев ребят, старик улыбнулся.
— Пока солнце взойдет, роса очи выест. Шел огородами, промок до ниточки, до последнего рубчика. Ночь скоро на прибыль пойдет, трава росы вволю напьется.
Старик принялся откатывать мокрые штанины. Посмотрев на ребят исподлобья, спросил:
— Опять не повезло вам, хлопцы? Опять сатаны нечистый дух ограбил вас? А? Эко прилип он к вам, чисто штаны мокрые к телу.
— Вам-то почем знать про это? — недоверчиво переспросил Антон, медленно отступая от мельника.
— Что на речке делается, я про все знаю. Тут все мне подвластно, земли и воды, духи и плоть.
Антон и Васька еще отступили назад, переглянулись и разом, словно по команде, кинулись бежать.
Вид у деда был колдовским. А после того, как он сказал ребятам, что знает про все, что приключилось с ними, сомневаться не приходилось. Это он сам над ними измывается. Мстит за то, что драную сетку у него с тына сняли.
Остановились, чтоб перевести дух возле самого Васькиного дома.
— Заметил, у деда в волосах тина осталась? — спросил Антон.
— Нет.
— А заметил, что у него нога маленькая, а там, на берегу, отпечаток — во какой, с лапоть? Нога не его.
— Если дед — оборотень, так он все так подстроит — не узнаешь.
Дома у Антона спросили:
— Опять не повезло?
Он отмолчался. Мать собрала на стол.
Отец еще не ушел на работу. Это был редкий случай. Завтракать они будут вместе с отцом. Обычно отец уходил в правление или в поле, когда дети еще спали.
За столом Антон проглотил немного супу и поперхнулся. К удивлению отца и матери у него изо рта несло дымом. Отец положил ложку. Мать потянулась за полотенцем. Антон сидел неподвижно с раскрытым ртом и округлившимися глазами.
— Курил? — спросила мать.
— Ы-ы, — невнятно ответил Антон.
— У костра надышался… — высказал догадку отец.
— Ыгы, — охотно согласился с ним Антон.
Завтракали молча. Антон старался за двоих. Отец и мать многозначительно переглядывались.
«Хорошо, что „дымоход“ открылся при отце, — подумал Антон. — Не будь его, мать дала бы „прикурить“».
Мать хотела, чтобы дети пошли в отца. Курить — совсем не курит, а работает до черноты под глазами. Носится по полям на велосипеде, как будто в колхозе нет хороших лошадей. Мать его за это поругивает, говорит: «Тоже председатель, называется. Ешь вот куриную лодыжку, да поправляйся. Велосипед из-под тебя вытащу и продам. Чем лошадей жалеть, себя пожалел бы».
Отец отшутится как-нибудь, скажет, что лошадь такой нагрузки не выдержит, наденет парусиновый картуз и уедет. Мать поворчит вслед: «Лошадь не выдержит, а сам-то, сам-то двужильный, что ли. Почернел весь». И снова успокоится.
Сама вертелась с утра до ночи. Семья за ней, да еще и хлеб печет для трактористов, комбайнеров, шоферов.
Каждый день по десять золотистых караваев.
После завтрака отец подмигнул Антону и вышел во двор. Антон бросился вслед за ним.
— За рыбой не ходи, — сказал отец. — Она сейчас не ловится — сенокос. Днем отдохнешь, а к вечеру собери всех ребят, которые повзрослей, и во вторую бригаду на ночь. Со дня на день косовицу начинать, а у них сено в копны не уложено. Пересохнет. Лист осыпется. Поможете. А курить не надо, не смей. Ну, по рукам.
Возвращаясь в хату, Антон разделся на ходу. Не останавливаясь, нырнул под рядно. Пока мать убирала со стола, он старался уснуть. Пробовал дышать ровно, но ничего не выходило. Перед глазами стлался дым. За дымовой завесой виделось зеленое чудище, возникала костлявая рука с кинжалом, мерещились таинственные слова «уркум-мукру».
Антон перевернулся, чтоб прогнать видение, но дым снова застилал глаза. «Будь с нами в пещере до самого утра Яшка Курмык — отворачиваться не стали бы. Яшка с отцом в Киргизии жил. В горах ночевал. И хитрый он, Яшка, и смелый. Подойдет к большому, потрогает за плечо и скажет: „Тебя, брат, не свалишь. Ты, как дуб, стоишь“. Успокоит вот так, а потом — р-раз, и через ножку оземь. Сильный и ловкий.
Можно и с Рыжим. Глухой он немного, зато кулачище с кувалду. Гвоздь берет в руку и загоняет в доску. Но с Рыжим дружить не гоже — изверг он. Ужей и ящериц пополам разрывает».
Так, засыпая, размышлял Антон, пока окончательно не забылся.
Васька Пухов хороший мальчишка. Но губит его собственная доброта. В школу он обычно брал увесистый ломоть сала, на переменах отдавал его одноклассникам и говорил:
— Если останется, дадите мне, что-то есть хочется.