Тайна золотого орла

– Что ж вы, гражданин, законы советские нарушаете? А? – ледяным голосом вымолвил штатский, обращаясь к Николаю Ивановичу. – Только что сказали, что живете тут один, и вдруг – два сожителя! А?

– Простите мою рассеянность, – пытался оправдываться Михайленко. – Они… они только что приехали… из Лубен[17].

– Кто это «они»? – не унимался низкий.

– Мои племянники, – часто мигая, нетвердым голосом вымолвил Николай Иванович. И почему-то извиняющимся тоном добавил: – Сестра у меня в Лубнах, а это, значит, ее сыновья.

Штатский внимательно посмотрел на ребят. Во взгляде колючих, проницательных глаз отразилось недоверие. Так не похожи были на родных братьев плотный, широкоплечий Андрей и высокий, худощавый Дима.

– Из Лубен, говоришь, только что приехали? – оживился низкий, запросто перейдя на «ты». – А чем это они, позволь узнать, могли приехать в такую рань, из самих Лубен? А? Не близкий ведь свет, сто сорок километров?

– А нас папка привез, на машине. В райком ехал, на партсобрание, и нас, значит, подбросил, – еле слышно пролепетал Дима.

– На собрание, говоришь, ехал? В райком? Так-так. Папка, говоришь? – ехидно переспросил низкий. – А в какой райком?

– Известно в какой, в Ленинский, – нашелся Андрей.

Низкий сощурился и стал медленно расхаживать перед ребятами, явно обдумывая очередной каверзный вопрос. Милиционер стоял у входа, молча наблюдая за допросом.

– С какой целью приехали в Полтаву? – снова пошел в атаку низкий.

– Приехали поступать в пединститут, – пришел на помощь ребятам Николай Иванович.

– Племянники, значит! Братья! Из Лубен! Учиться приехали! Только что! Стало быть, одногодки! Близнецы, значит! Как две капли воды! Ха-ха! Родная мать не отличит! Как я сразу не заметил! – подытожил штатский, необычайно довольный собой.

– Мы погодки, – стал оправдываться Дима, – просто я досрочно школу закончил, на год раньше, и поэтому вместе приехали поступать.

– Ну, допустим, экстерн ты наш! – с улыбкой согласился штатский. – Но если учиться приехали, значит, и паспорта уже получили. – И, резко развернувшись к ребятам, требовательно спросил: – Документики предъявите, братья! – и вытянул вперед руку, ладонью вверх. Короткие, жирные пальцы требовательно выпрямились.

Два названых брата застыли в нерешительности и с мольбой уставились на Михайленко. Но преподаватель и сам решительно не знал, что предпринять.

А низкий стал деловито вышагивать взад-вперед и ухмыляться, понимая, что загнал ребят в угол.

– Матвей Петрович! – включился в разговор милиционер. – Да шо вы с ними церемонитесь! За жабры их и в камеру! Там сознаются! Как миленькие сознаются! Во всем сознаются! И шо было, и чего не было, сознаются! Это ж как пить дать ясно, шо они, гады, дверь энту выбили, самым изуверским способом! Преступники малолетние! Да зона по ним плачет!

Но у Матвея Петровича настроение явно поднялось. Он повернулся к милиционеру и с наигранной строгостью процедил сквозь редко посаженные пенькообразные зубы:

– Не бузи, Федя! Ребята и сами во всем сознаются. Затем ехидно спросил:

– Ну что? Где документики? А? Потеряли? Хе-хе.

И тут неожиданно увидел в левой руке Андрея массивный золотой крест. Лицо штатского мгновенно стало серьезным, даже вдохновенным.

– А ну, покажи! Что это у тебя?

И, придвинувшись вплотную к Дорошенко, схватился пятерней за блестевшее распятие. Но Андрей не отпускал реликвию. Тогда Матвей Петрович, грубо толкнув парня, выхватил крест.

– Вот это да! – не скрывая восторга, прогоготал штатский. – Не меньше килограмма чистого золота.

Федя подошел поближе, выгнул крупную, жилистую, как у гуся, шею и выпучил бестолковые глаза. Каменное лицо его растянулось в улыбке, обнажив щербатые коричневые зубы, из которых один отсутствовал.

– Червонное, из царского! – голосом знатока восторженно заклекотал он. – Гы! Гы! Гы! – и весь затрясся, брызнув слюной.

– Вы что, еще и церковь обокрали? – нахмурился Матвей Петрович.

– Это подарок мамы, – спокойно произнес Андрей и протянул руку за крестом.

– У тебя что, мама дворянских корней? Или у дворян убирала? – пытался пошутить низкий, не обращая внимания на жест Дорошенко.

– Отдайте крест! – вежливо, но настойчиво произнес Андрей.

Штатский удивленно приподнял взлохмаченные брови:

– Ты что себе позволяешь, сопляк? Да я тебя! Я тебя… сгною! Так! Церковная утварь конфискована! А вы, вы… арестованы!

И он проворным движением опустил крест в боковой карман пиджака.

Кровь закипела в жилах Андрея. Плотно сжав кулаки, он быстро сделал полшага вперед и левой рукой нанес сильнейший боковой удар в гладко выбритую челюсть Матвея Петровича. Свет померк в ехидных глазках штатского. Пораженная челюсть, мгновенно сделавшись огненно-красной, быстро полетела в угол комнаты, увлекая за собой приросшую голову и остальное тело. С шумом упала на пол и, грациозно перекувыркнувшись несколько раз, замерла неподвижно. Андрей молниеносно бросился к поверженному телу и забрал свой крест.

– Да я… да я тебя пристрелю, контра! – прокричал Федя, хватаясь за кобуру.