Тайная дипломатия Кремля

Возвращаясь после конференции в Ялте, каждый член «Большой тройки» чувствовал себя победителем: американцы заручились согласием Сталина на вступление в войну с Японией и создание ООН; англичане добились восстановления статуса Франции как великой державы и обещания расширить состав сформированного по указанию Москвы польского правительства; Сталин пришел к выводу, что его западные партнеры — слабовольные лицемеры, на которых можно давить и добиваться своего в обмен на пустые обещания. Участники Ялтинской конференции и не понимали, в какой степени они обманывали друг друга и самих себя.

Не прошло и полутора месяцев после Ялты, как Черчилль и Рузвельт стали говорить о том, что соглашения, достигнутые в Ялте, потерпели неудачу. Президент Рузвельт считал, что после войны надо создать систему коллективной безопасности, избегая соперничества среди победителей. Он намеревался сразу же после победы над Гитлером вывести американские войска из Европы.

В 1944 году Рузвельт писал Черчиллю:

«Умоляю, не просите меня оставить американские войска во Франции. Я просто не могу этого сделать! Мне надо будет вернуть их домой. Я отказываюсь опекать Бельгию, Францию и Италию: это вам следует воспитывать и наказывать собственных детей… Я не хочу, чтобы Соединенные Штаты брали на себя бремя перестройки Франции, Италии и Балкан. Это не наша задача, коль скоро мы отдалены от этих мест более чем на три тысячи миль».

Разговаривая с Молотовым, Рузвельт говорил, что после войны останутся четыре «полицейских», которые будут следить за остальными странами: Англия, США, Советский Союз и Китай. К Франции Рузвельт относился презрительно. Этим четырем странам только и будет позволено иметь оружие. Рузвельт вообще плохо понимал, что происходит в СССР. Неисправимый оптимист, он, видимо, надеялся на то, что в Восточной Европе состоятся свободные выборы. Черчилль лучше разбирался в том, что происходит в Советском Союзе, но он понимал, что ничего не в состоянии поделать. Он уже понял принцип советской дипломатии: то, что стало нашим, должно оставаться нашим, остального можно добиться путем переговоров.

В Сталине Рузвельт видел партнера в сохранении послевоенного мира. Если бы он убедился в том, что Сталин не тот, каким он себе его представлял, Рузвельт стал бы его противником. Но Рузвельт умер 12 апреля 1941 года, не дожив месяца до окончания войны. Новым президентом стал Гарри Трумэн, не питавший добрых чувств ни к Сталину, ни к советскому режиму.

Смерть Рузвельта встревожила Сталина: хорошо знакомого и в чем-то близкого ему по духу президента сменил неизвестный человек, о котором было известно только то, что он в 1941 году сказал, что лучше всего было бы предоставить большевикам и нацистам возможность уничтожать друг друга.

На первой же беседе с Молотовым Трумэн просил передать Сталину недовольство политикой русских. Молотов сказал, что с ним так еще никто не разговаривал. Трумэн ответил: «Выполняйте подписанные вами соглашения, и с вами так не будут разговаривать».

В Москве решили, что сменилась американская политика, в то время как сменился лишь стиль политики. Условиями вступления в войну с Японией Сталин выдвигал: возвращение России всех прав, утраченных в Русско-японской войне 1904–1905 годов, восстановление в Порт-Артуре военной базы, а также передачу Советскому Союзу права управлять Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железными дорогами.

Летом 1945 года в Москву приехала китайская делегация. Китайцам не хотелось иметь советскую военную базу на своей территории. Сталин говорил китайцам, что ему все это нужно только для того, чтобы в будущем держать в руках Японию: «Япония не будет разорена, даже если она подпишет безоговорочную капитуляцию. После Версаля думали, что Германия не поднимется. Прошло 15–20 лет, и она восстановилась. Нечто подобное случится и с Японией, даже если ее поставят на колени».

Он объяснял, почему Советскому Союзу нужны Курильские острова и военные базы на океане: «Мы закрыты. У нашего флота нет выхода в Тихий океан. Нужно сделать Японию уязвимой со всех сторон: с севера, запада, юга и востока. И нам нужны Дальний и Порт-Артур на тридцать лет — на случай, если Япония восстановит свои силы. Мы могли бы ударить по ней оттуда».

Рузвельт принял все условия Сталина и взялся убедить Китай пойти навстречу Москве. Но к лету 1945 года заинтересованности в советском участии в войне поубавилось, а с созданием атомной бомбы она и практически исчезла. Сталин это словно чувствовал и торопил военных, опасаясь, что Япония капитулирует раньше, чем он вступит в войну.

16 августа, когда японцы прекратили сопротивление, Сталин написал Трумэну, что разумно было бы советским войскам принять капитуляцию японских войск на севере острова Хоккайдо. Но Трумэн, видимо, догадываясь, что эта территория навсегда окажется под советским контролем, отказал Сталину.