Тайная дипломатия Кремля

Но теперь уже Георгий Васильевич нисколько не желал возвращения. Конечно, как человеку нездоровому ему не хотелось пускаться в дальний путь. К тому же он прекрасно понимал разницу между немецким комфортом и условиями жизни в России, где его немедля отправят на пенсию. Ситуацию на родине он себе представлял по иностранным газетам. И писал в Москву: «Некоторые английские политики говорят: “Если бы не было СССР, его надо было бы выдумать, ибо он отталкивает рабочих от революции”. Это, положим, парадокс, но ведь вся печать трубит о наших продовольственных и других затруднениях, я сам слышал от рабочих: “…в России — карточки, нет мяса, масла, яиц и т. д.”».

Когда пенсия стала реальностью, эта мысль стала вызывать в Чичерине страх: его ждала старость одинокого и никому не нужного человека. Пытаясь воздействовать на политбюро, Чичерин напомнил Молотову странную историю, приключившуюся в 1925 году с председателем Реввоенсовета и наркомом по военным и морским делам Михаилом Васильевичем Фрунзе, которого политбюро буквально заставило оперировать язву желудка. Во время операции Фрунзе умер, и по Москве поползли слухи о том, что его сознательно положили под нож, чтобы устранить из политической борьбы — Михаил Васильевич считался сторонником не Троцкого, а Зиновьева. Эта история легла в основу повести Бориса Пильняка «Повесть непогашенной луны», которая вызвала скандал и которую немедленно запретили.

27 сентября Чичерин ответил Молотову:

«Мой переезд никто удобно устроить не может, ибо тряска поезда и качка парохода неустранимы. При случае приходится и на верную смерть ехать, можно и на почти верный паралич ехать, и эта пытка, каковой для меня являются тряска и качка, может быть необходима, но целесообразна ли? Публика будет говорить гадости, вспоминать непогашенную луну и прочее — желательно ли? А в СССР нет ванн, равнозначащих Висбадену, есть прекрасные курорты, но другое — немецкие военные врачи безногих посылали обратно на фронт, но что потом?..

P.S. Если инстанция прикажет произвести харакири, я произведу харакири, но я предпочел бы менее мучительный способ, чем пытка железнодорожной тряски и пароходного тарахтения. Брр…»

Британский дипломат Роберт Брюс Локкарт, знавший его по Москве, видел Чичерина весной 1929 года, по его словам, это был «усталый, нервный, надорванный человек, желавший забыться и быть забытым».

Георгий Васильевич писал своему заместителю Кара-хану: «Возвращение в СССР есть моя ликвидация, или немедленная официальная, или фактическая, с помещением для отвода глаз где-либо на юге».

Вслед за этим Чичерин ответил и главе правительства Алексею Рыкову:

«Зачем Вы называете меня “крупной политической фигурой"? Это фактически неверно. Я был полезен в период Мирбаха, затем при нашей мирной оффенсиве и возобновлениях отношений, затем в Генуе и Лозанне, но за последние годы я был фикцией. Я позади… Не понимаю, почему не назначат нового наркома? И почему не публиковали о моем состоянии? Когда в 60-х годах умер Хедив Саид-паша, приближенные одели его труп в мундир, раскрасили его лицо, надели ему темные очки и возили труп в карете, чтобы думали, что он жив. Зачем Вам труп в мундире…»

Но Сталин и Молотов твердо стояли на своем. 20 октября 1929 года «Известия» написали о состоянии здоровья Г.В. Чичерина: диабет, ангина, грипп, воспаление легких, полиневрит. Так подготовлялась его отставка. 14 ноября на заседании политбюро обсуждали, как вернуть наркома на родину. Поручили Карахану отправиться в Берлин — пусть по-дружески убедит Георгия Васильевича собирать вещи.

3 декабря на политбюро решили:

«Ввиду сообщения т. Чичерина и пользующих его врачей, что состояние здоровья позволяет ему выехать в Москву лишь после четырехнедельной подготовки к переезду, максимально ускорить приезд т. Чичерина в Москву. Принять необходимые меры по врачебной линии как к подготовке т. Чичерина к переезду, так и к организации самого переезда. Поручить тт. Енукидзе и Карахану принять меры к устройству пребывания и лечения т. Чичерина в СССР».

В январе 1930 года Георгий Васильевич вернулся в Москву, но к работе, разумеется, не приступал. 21 июля ЦИК официально освободил его от обязанностей наркома. Он превратился в персонального пенсионера союзного значения.

Чичерин предпочел бы оставить вместо себя Карахана, но не смог. Сталин плохо относился к Карахану, писал Молотову в 1926 году: «Не давайте волю Карахану насчет Китая — он испортит все дело, ей-ей. Он изжил себя… А смелости и нахальства, самоуверенности и гонора — хоть отбавляй».

Через год после смерти Чичерина Льва Карахана, с которым они идеально понимали друг друга — как выразился Чичерин, «абсолютно спелись», расстреляют…

Неотправленное письмо