После того как Чичерин понял, что кандидатура Карахана не пройдет, он стал возлагать надежды, что вместо него наркомом назначат члена политбюро Валериана Владимировича Куйбышева, которого считал культурным и приличным работником. Он даже написал ему обширное письмо, нечто вроде политического завещания, в котором вновь перечислил все свои беды и обиды:
«С 1929 года были открыты шлюзы для всякой демагогии и всякого хулиганства. Теперь работать не нужно, нужно «бороться на практике против правого уклона», т. е. море склоки, подсиживаний, доносов. Это ужасное ухудшение госаппарата особенно чувствительно у нас, где дела не ждут… Нельзя отсрочить международные дела. Демагогия в наших «общественных организациях» стала совсем нетерпимой. Осуществилась диктатура языкочешущих над работающими».
Чичерин писал о безумии, охватившем аппарат: чистки, сокращения, партийная нагрузка, общественная работа, склоки, подсиживания, доносы:
«Людей ужасно мало, иностранные дела не ждут, а тут вечно отнимают работников то для временных командировок, то для партийных мобилизаций, то в порядке прикреплений к заводам, назначений в разные комиссии…»
Отставной нарком был раздражен тем, что для НКИД создан «какой-то специальный вуз для быстрого попечения склочников и демагогов, которые будут вытуривать опытных, хороших заслуженных работников… Втискивание к нам сырого элемента, в особенности лишенного внешних культурных атрибутов (копанье пальцами в носу, харканье и плеванье на пол, на дорогие ковры), крайне затрудняет не только до зарезу необходимое политически и экономически развитие новых связей, но даже сохранение существующих».
Наркомом назначили не Куйбышева, которому поручили Госплан и сделали заместителем главы правительства, а Литвинова. Письмо Чичерина осталось неотправленным. Он прожил еще шесть лет, ничем не напоминая о себе, и никто о нем не вспоминал. Болезни лишили его полноценной жизни. Он не поддерживал отношений даже с родственниками.
Чичерин умер 7 июля 1936 года всеми забытый, в нетопленой квартире, где стоял рояль и было много книг. Газеты поместили его портрет, некролог и заключение медицинской комиссии. Прощание с Георгием Васильевичем проходило в конференц-зале Наркомата иностранных дел на Кузнецком мосту. 9 июля его похоронили на Новодевичьем кладбище.
В постановлении политбюро записали:
«1. Оставшиеся после Чичерина рукописи и другие бумаги передать в Политархив НКВД.
2. Книги Чичерина передать в библиотеку НКИД.
3. Остальное имущество (деньги, займы, платье, белье и другие домашние вещи) передать родственникам, именно брату покойного Н.В. Чичерину)».
В советские времена Чичерина, конечно, не вычеркивали из истории, как это делали с Троцким, но и лишний раз старались не вспоминать. Многолетний министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко, ревниво относившийся к чужим успехам на дипломатическом поприще, не любил Георгия Васильевича. А труды по истории дипломатии не выходили без санкции министра. Уже при Горбачеве, когда зашла речь о том, как отметить семидесятилетие советской дипломатической службы, Громыко ворчливо сказал: «Чичерин? А что он такое особенное сделал? Ну с Лениным работал. Ну так Ленин все и делал…»
Максим Максимович Литвинов. Револьвер под подушкой
«Автомобильная катастрофа, в которой погиб Литвинов, была не случайной, ее подстроил Сталин…» — эти слова произнес однажды в тиши своего кремлевского кабинета бывший член политбюро Анастас Иванович Микоян.
Услышал эти слова только один человек. Это были еще советские времена, напечатать такое сенсационное признание было невозможно, но старый соратник Сталина вдруг решил раскрыть одну из известных только ему тайн. Может быть, к неожиданной откровенности его расположил обаятельный собеседник, которого он давно знал?
Беседовал с Микояном Валентин Михайлович Бережков, известный журналист, который когда-то работал в секретариате наркома иностранных дел Молотова и был переводчиком Сталина. Бережков изумился словам Микояна: официально бывший нарком иностранных дел Максим Максимович Литвинов умер в конце 1951 года от инфаркта.
— Анастас Иванович, я просто не в состоянии этому поверить, — сказал пораженный Бережков.
— Я хорошо знаю это место, неподалеку от дачи Литвинова, — невозмутимо продолжал Микоян. — Там крутой поворот, и, когда машина Литвинова повернула, поперек дороги стоял грузовик… Сталин был мастером на такие дела. Он вызывал к себе людей из госбезопасности, давал им задания лично, с глазу на глаз, и человек, от которого Сталин хотел избавиться, погибал.
— У Сталина имелась причина расправиться с Литвиновым, — продолжал Микоян свой рассказ. — Когда Литвинов фактически уже был отстранен от дел, его на даче часто навещали высокопоставленные американцы, приезжавшие в Москву и не упускавшие случая по старой памяти посетить бывшего министра и посла в Соединенных Штатах.