Тайная дипломатия Кремля

Тер-Петросян плохо говорил по-русски, слово «кому» он произносил как «камо». Сталин, который ему покровительствовал, так его и называл Камо. Прозвище закрепилось и стало именем. Тер-Петросян отчаянно нуждался в оружии, потому что ему была доверена важнейшая миссия — обеспечить социал-демократов деньгами, применяя насильственные действия. Социал-демократы не считали это грабежом, а называли «экспроприацией». Большевистским боевикам удалось провести несколько удачных эксов и захватить большие деньги.

Самое знаменитое ограбление Камо организовал в Тифлисе в июне 1907 года. 13 июня тифлисская контора Государственного банка получила из Санкт-Петербурга по почте 375 тыс. рублей 500-рублевыми ассигнациями. Камо переоделся в офицера, его вооруженная группа человек в пятьдесят рассыпалась по всей Эриванской площади. Около одиннадцати утра на площадь выехали два экипажа: в первом сидел кассир Государственного банка Курдюмов, который вез деньги, во втором — четыре вооруженных солдата. Сопровождал их эскорт из 50 казаков.

По команде Камо его люди взялись за оружие. В казаков полетели бомбы. Кассир Курдюмов взрывом был выброшен из фаэтона. Испуганные лошади понесли, но Камо бросил им под копыта еще одну бомбу. Фаэтон опрокинулся, Камо схватил деньги и исчез. В перестрелке три человека были убиты, около полусотни ранены. Боевики захватили огромную по тем временам сумму, но воспользоваться этими деньгами оказалось не так просто. Деньги перевозились в крупных, 500-рублевых купюрах; номера захваченных банкнотов сразу же сообщили российским и иностранным банкам.

Украденные деньги следовало обменять. Большевики решили, что иностранные банкиры окажутся менее бдительными, чем отечественные — благо в те времена рубль был свободно конвертируемой валютой. Деньги вывезли в Париж, поменять их поручили Литвинову. Обмен должен был произойти 8 января 1908 года сразу в нескольких городах. Сам Литвинов отправился в банк вместе со своей помощницей Фанни Ямпольской. Однако царская полиция обратилась за помощью к европейским коллегам. Литвинова арестовали. Деньги конфисковали, но в причастности к ограблению обвинить не могли. К тому же за российского единомышленника вступились весьма влиятельные французские социалисты. Его освободили и даже дали возможность немного поработать в Париже, чтобы он накопил денег на билет до Лондона. Литвинов перебрался в Англию, где прожил десять лет. В Лондоне он тоже ведал финансовыми делами партии.

Считается, что Литвинов не стал жертвой массовых репрессий потому, что вождь до конца жизни сохранял благожелательное отношение к боевому соратнику: экспроприациями на Кавказе руководил сам Сталин.

В апреле 1918 года один из редакторов «Искры» и лидер меньшевиков Л. Мартов (Юлий Осипович Цедербаум) был привлечен к суду Революционного трибунала за то, что он в газете «Вперед» обвинил Сталина в участии в экспроприациях. Мартов был возмущен тем, что его делом занимается трибунал. «Если политический деятель чувствует себя оклеветанным, он имеет возможность обратиться к третейскому суду, — говорил Мартов. — В положении о трибунале указывается, что его суду подлежат лица, оскорбившие народ или задевающие общественную жизнь. В лице Сталина народ нисколько не был оскорблен». Мартов ходатайствовал о вызове свидетелей, которые должны подтвердить причастность Сталина к ограблению парохода «Николай I» в Баку и к попытке убить рабочего Жарикова. Среди свидетелей он называл ряд крупных кавказских социал-демократов во главе с Ноем Жордания, который в тот момент возглавлял меньшевистское правительство Грузии.

— Обвинения Мартова — результат тех форм политической борьбы, которые усвоили все противники советской власти, — говорил Сталин.

На слова Сталина Мартов ответил:

— Обвинение в клевете я отбрасываю. Какие бы формы правосудия вы ни изобретали, имя Мартова останется в истории рабочего класса России, в истории Интернационала.

Сидевшие в зале горячо аплодировали Мартову. Председатель трибунала приказал очистить зал от публики и объявил перерыв. Он отложил заседание на неделю, чтобы по возможности вызвать свидетелей. Но Мартов так и не дождался ни конкретного ответа на свои обвинения, ни вызова свидетелей, которых он назвал. Зато в большевистской печати ему досталось. «Бесконечно тяжело и больно было смотреть на гражданина Мартова, когда на суде он отчаянно защищался, изворачивался, не имея с собой никаких документов и доказательств, — писали “Известия”. — В день суда все время вертелась в голове одна мысль: “Таланты гр. Мартова достойны лучшего применения”.

В переживаемый нами решительный для рабочего класса момент они могли быть неизмеримо лучше использованы, чем для охаивания пролетарской партии, обливающейся кровью в неравной борьбе с хищниками всех стран…