Тайная игра

— Я бы не стал называть это подозрениями. — Падре наконец отвел глаза. — Все это… умозрительно. Мне просто было интересно ваше мнение, Лео, ведь вы очень молоды и, в отличие от меня, заканчивали школу второй ступени… и ваш опыт не такой, как мой и опыт любого другого сотрудника школы. Мы проходили Дефиниции уже взрослыми.

— Ах, вот в чем дело…

Но дело было не в этом, Лео чувствовал. Падре просто не решался заговорить по существу. Может, это он — осведомитель Красного Льва? Но… священник?!

Ладно, разговорить его напрямую не получится, да и не стоит. Так и будем ходить кругами. Если он правда знает что-то про Кассия, то лучше пусть уж помолчит. Хотя его помощь очень могла бы пригодиться.

Ведь у часовни тоже должен иметься выход на улицу. Надо бы разузнать!

— Падре. — Лео незаметно покосился на дверь: Кассий сидел теперь в заднем ряду и вертел в руках бумажку с текстом мессы. Вид у него был не особенно благочестивый. — А у меня к вам тоже есть вопрос, и он может показаться странным. Вы недавно не находили в Библии картинку? Карту игральную? Красивую очень.

Или ее вынюхали орфы и Надзор уничтожил?

Падре Кресенте задумался на секунду, потом отрицательно покачал головой.

— Карту игральную… в Библии? Вы о тех картах, которые сожгли? Не находил… кому бы такое могло прийти в голову? И зачем?

Ага, значит, Бьянка не решилась сознаться.

— Возможно, ради глупой шутки. Дети, знаете, иногда творят настоящие безобразия просто чтобы порисоваться друг перед другом. Юность, как вы правильно заметили, озорна и беззаботна.

— Подождите. — Падре выпрямился. — Я кое-что вспомнил. — Он обвел глазами помещение, поднял руку и помахал. — Маттео! Маттео, подойди, пожалуйста, к нам.

Пухлый мальчик в белой рубахе министранта подошел, с некоторой опаской косясь на Лео. Лицо у него раскраснелось, а глаза были кроткие и грустные, будто не он только что носился по рядам, как жеребец.

— Да, падре?

— Маттео, помнишь, в прошлую субботу ты читал отрывок из Евангелия во время литургии Слова? Собрался, но поперхнулся и закашлялся, едва открыл Библию.

Маттео нахмурил мягкие темные брови и опять с беспокойством покосился на Лео.

— Не бойся, — сказал тот, — я знаю, что ты там увидел. Там лежала карта, правда? Тебе ее таким образом подсунули.

— А-а… вы знаете, да?

— Доменика рассказала, как работают карты. В смысле, как проходит игра. Не бойтесь, Маттео, вы не виноваты, что карта оказалась в Библии. Кстати, что это за карта была?

— Черная Марта. — Маттео принялся теребить кружевную тесьму на рукаве. — То есть дама пик. Я правда не ожидал… Это ж надо совсем без совести быть, чтоб в священную книгу такое подсунуть! Это наверняка Газенклевер, он вечно мне гадости делает!

— Скажите, Маттео, а карточка у вас осталась? — спросил Лео без особой надежды.

Тот замотал головой:

— Нет, нет! Я избавился от нее сразу, как только смог.

— Спасибо, Маттео, — поблагодарил Лео, — у меня больше нет вопросов.

— Вы говорите, как инквизитор. — Падре мягко улыбнулся и покачал головой.

— Видимо, нахватался от де Лериды. Он говорит так, когда ответы допрашиваемого подтверждают его теорию.

— А у вас есть теория?

— У меня есть еще вопросы. Касаемо карт. В которые играли дети.

— Но карт ведь больше нет.

— Я подозреваю… почти уверен, что они появятся снова.

Падре выпрямился и даже чуть отодвинулся от Лео.

— Вот как?

— И вопрос. — Лео поднял ладонь, останавливая падре, порывающегося что-то вставить. — Что вы скажете об Эмери Райфелле?

— Об Эмери? — Падре несколько раз моргнул. — Неожиданный интерес. Боюсь, я мало о нем знаю. Каюсь, это мое большое упущение и недогляд. Он сирота, потерял в войну всех своих родных. Попал к нам из интерната святой Инессы, оттуда почти все наши сироты. Очень замкнутый, нелюдимый. Немота у него не врожденная, а приобретенная. — Падре покачал головой. — Нетрудно догадаться, при каких обстоятельствах она приключилась. Хорошо, что Кассий Хольцер взял его под свое крыло, защищал от хулиганов. А то мальчика совсем задразнили. Он, кстати, не трус, даже наоборот: весьма отчаянный и не ябеда. Но физически, сами понимаете, много он не навоюет.

Падре вздохнул, глядя на свои пальцы, перебирающие четки.

— Соотечественник мой… или полукровка. По крайней мере, знает кастельяно. Иногда ходит на службы, но никогда не просил об исповеди. Я предлагал ему писать на бумаге, ведь говорить он не может… но если его что-то и останавливало, то отнюдь не немота. А почему он озаботил вас?

— Мне кажется, ему надо исповедаться, — твердо сказал Лео, — и ему нужна помощь. Именно от вас, святой отец. Я не смогу ему помочь так, как вы.

Зато я смогу поговорить с Нойманном. И, если потребуется, пригрозить. Пока он не подставил детей и всю школу.

— Вы что-то узнали? — нахмурился падре.

— Да. И я не хочу никому об этом говорить. И не скажу никому. Но прекратить это надо. Надеюсь, Эмери признается сам.