Тайная игра

Лео сел на край скамьи недалеко от ризницы. Огляделся — не идет ли Кассий. Как будто что-то нарочно мешало им поговорить — часовня постепенно наполнялась людьми. Похоже, Лео просчитался, назначив тут встречу, да еще вечером, даже не удосужившись посмотреть расписание служб.

Пришел взволнованный мальчик из второй старшей — Ламфрен Рогге — и уселся около исповедальни, наверное, падре ждал. Время от времени он устремлял взгляд к потолку и начинал, шевеля губами, загибать пальцы на руке — прегрешения, что ли, пересчитывал?

Еще минут через пять в часовню — ну здравствуйте! — прихромал Фоули. Он некоторое время притворялся, что одобрительно слушает хор, потом подошел поближе, поманил Далию к себе и что-то начал ей неслышно втолковывать. Та зарумянилась и отрицательно покачала головой. Фоули продолжал настаивать, и глаза у него засверкали, как у молодого.

Лео искоса наблюдал за ними и даже призадумался: неужели у директора и замужней учительницы, заметно его младше, намечается интрижка? На фоне повсеместного и отнюдь не целительного ужаса, который распространяли по школе Надзор и инквизитор, любому захочется утешить себя чем-нибудь вкусным или приятным — вот хотя бы романом.

Наконец, Далия позволила себя уговорить, отпустила подопечных, а сама легкой поступью упорхнула по проходу между скамейками. Фоули смотрел ей вслед, и вид у него был взволнованный и почему-то ужасно счастливый. Лео даже слегка ему позавидовал.

Директор попридирался для отвода глаз к двум мальчишкам-министрантам, расставлявшим церковную утварь. Парни выслушали его с постными лицами, согласно покивали, но едва директор отвернулся, один огрел другого кропилом по голове. Оба пронеслись мимо Лео, топая, как жеребцы. Из-под белых накидок-альб мелькали ноги в школьных брюках и видавшие виды ботинки.

Лео признал в одном незадачливого беглеца Маттео и невольно вспомнил величественные богослужения в огромном соборе в долине Горы Канигоу — Мирепуа были упертыми христианами, но при этом умудрялись напрочь отрицать власть Ватикана и отсчитывали собственную ветвь апостольской преемственности, опираясь на историю Иосифа Аримафейского.

В Канигоу, в соборе Святой Чаши, огромные витражи из цветного стекла ежечасно меняли окраску и рисунок согласно календарю и времени суток. Лес высоченных колонн подпирал необозримый свод, державшийся на кружевных веточках нервюр. А колоссальный орган, похожий на целый город, был вырублен прямо в скале. Многоголосый хор пел в соборе так, как поют, наверное, ангелы миров за Бездной…

— Простите, Лео, вы не заняты? — Падре Кресенте подсел к нему на скамейку, и Лео пришлось подвинуться.

Падре катал в пальцах бусины простых агатовых четок и был чем-то озабочен. Лео бросил взгляд на дверь — как назло, именно сейчас там нерешительно остановился Кассий. Вот проклятье!

— Ну… не очень.

— Редко вижу вас в божьем храме, Лео. Очень рад, что вы заглянули. Давно хотел вас спросить…

— О чем, падре?

— Даже не знаю, с какой стороны начать, — тот обезоруживающе улыбнулся, блеснули белые зубы, — давайте я расскажу вам одну историю.

Падре оглянулся, посмотрел на собиравшихся хористов, кивнул Ламфрену, сидевшему рядом с исповедальней.

— Не задержу вас долго, Лео. Представьте, живет на свете ребенок. Чистая душа, никакого зла не сотворивший, а что… шалит иногда, так юность всегда озорна и беззаботна. И вот со временем он начинает замечать… разное. Зачерпнул холодной воды напиться — а в чашке кипяток оказался. Печка под утро не выстывает, хоть внутри только пепел и зола. Свечи сами собой гаснут… и загораются.

— Эм-м. — Лео поднял бровь и внимательно посмотрел на капеллана. — Падре, вы описываете явные признаки развивающегося разлома… эм-м, трещины… у юного еще себя не осознающего малефика. Насколько я знаю… в момент полового созревания эти признаки особенно проявляются и обостряются. Если это вовремя не… обнаружить, то закончиться все может очень плачевно. Ваш рассказ…

— Мой рассказ по большей части теоретический. — Падре Кресенте крепко сжал четки. — Я хочу сказать, что в нашей школе за все пять лет ее существования ни разу не было ни одного малефика.

— Но сейчас у вас имеются какие-то подозрения?

Он подозревает Кассия? Что-то заметил? Что-то рассказали другие дети, которые ходят на службы? Исповедуются и принимают причастие исключительно католики, а среди детей и взрослых верующие далеко не все. Вон тот же Кассий в церковь носа не кажет, только сейчас зашел по просьбе Лео. Однако на основные праздники, на Рождество, на Пасху положено являться полным составом — и ученикам, и учителям.

И почему падре рассказывает все именно ему, Лео? Почему не инквизитору? Видимо, опасается навредить парню, а с инквизитором, как и с Надзором, разговор короткий.

Но почему именно мне? Неужели он мне так доверяет? Или он меня в чем-то заподозрил и провоцирует на откровенный разговор?