Руководствуясь советами любовницы, Орлеан пригребал к себе все, что предназначалось для поступления в государственную казну, — королева желала вести роскошный образ жизни. Сосредоточив в своих руках сбор податей, распределение полученных денег, генеральные откупа, расходы и доходы общин и частных лиц, он чувствовал себя в полной безопасности, ибо, даже если бы его обвинили в злоупотреблениях, Совет, куда он входил, взял бы его под свое покровительство; словом, герцог получил право единолично распоряжаться финансами.
Ужасным последствием его деспотизма явилось обнищание всего государства. Разочаровавшись в справедливости, люди краснели при виде запустения, в котором пребывал король, часто не имевший самого необходимого, в то время как брат его купался в роскоши. Изабелла знала об этом, но, по словам Буа-Бурдона, она лишь смеялась над тем, что супруг ее прозябал в нищете, в то время как у нее всего имелось в избытке. Подобная дерзость, вполне соответствовавшая духу совершенных ею преступлений, являлась неуместной, ибо одновременно оскорбляла и ее самое, и того, кто разделял вместе с ней подобные заблуждения.
В Париже симпатии к герцогу Орлеанскому вновь пошли на убыль, и вскоре вся Франция присоединилась к мнению столицы.
Незадолго до возвращения из Англии дочери Изабеллы Генрих IV внял доводам разумных советчиков, противившихся его женитьбе на вдове Ричарда, и попросил ее руки не для себя, а для принца Уэльского. Однако, несмотря на все усилия, предпринятые королевой для заключения желанного для нее брака, советчикам удалось отговорить короля от необдуманного решения. Разве пристало Изабелле Французской выходить замуж за сына убийцы своего супруга? Планы королевы провалились; впрочем, еще раньше, способствуя успеху заговора против Ричарда, она должна была бы почувствовать, что со смертью зятя умирала и надежда привязать дочь к Англии. К счастью, преступление не может всего предусмотреть, и именно по причине небрежения ему не всегда обеспечено торжество.
Когда в отношениях между королевой, Генрихом IV и герцогом Орлеанским воцарилось наконец согласие, французы стали требовать вернуть приданое и драгоценности молодой вдовы. Король Англии пожелал получить расписку с подписями всех принцев; герцог Орлеанский подписать отказался, засвидетельствовав тем самым нежелание совершать поступки, даже отдаленно намекающие на его неудовольствие английской политикой, дабы не отнимать у королевы надежду вновь заключить союз с Англией. Впрочем, Генрих IV не остался на него в обиде.
Юная вдова высадилась в Булони, где ее встретили французские послы.
Дела Изабеллы пошли в гору. По случаю бракосочетания сына, Антуана Бургундского, герцогу Бургундскому пришлось уехать в свои владения; при расставании с Бургундцем у короля случился сильнейший приступ безумия. Полагаем, читатель сам вообразит, как в ту эпоху происходили подобного рода приступы.
Воспользовавшись отъездом герцога Бургундского, герцог Орлеанский при поддержке королевы захватил власть в королевстве. Герцог вскоре вернулся, но, увидев, как его соперник пользуется отобранной у него властью, возмутился и, не имея возможности поговорить с королем, отбыл для завершения свадебных торжеств. Перед отъездом он указал парламенту на необходимость исправить совершенную оплошность и вернуть ему прежние прерогативы, ибо такому человеку, как его племянник, нельзя доверять государственные интересы; парламент отвечал невнятно, и герцог Орлеанский продолжил править единолично. Он больше не сдерживал свои аппетиты, а так как Изабелла постоянно подстегивала его, то, в сущности, не осталось ничего, на что бы он не наложил лапу, ничего, чем бы он не злоупотребил, а поскольку оба хищника нуждались прежде всего в деньгах, герцог немедленно установил новые подати, от которых не освобождалось даже духовенство. Тяжкое бремя налогов окончательно разрушило торговлю, разоренный народ роптал, в стране с новой силой вспыхнула эпидемия чумы; подданные перестали скрывать свое недовольство, однако их не слушали… Ах, разве жалобный голос несчастного доходит до ушей негодяя, угнетающего его?
Духовенство платить отказалось; все ожесточились, атмосфера пропиталась ядом; недовольство достигло высшей степени; герцог Орлеанский утратил последние остатки былой симпатии и расположения французов. Испугавшись, он пошел на попятную — таковы результаты неосторожности, с одной стороны, и деспотизма — с другой. Склонность к отступлению является опасной слабостью для государя. Никто не выразил ему признательности за отмену подати, все лишь стыдили его за слабость, и на долю его выпал только стыд.
Если правитель начинает оправдываться, ему пора забыть о гордости; надобно осмотрительно принимать законы, но, если закон принят, следует исполнять его, несмотря ни на что.