Тайная история Костагуаны

В семь утра в конторах компании зазвонил телефон. Пока я медленно брел по кварталу «Кристоф Коломб», не спеша втягивал тяжелый утренний воздух и задумывался, каким станет лицо у моего шизофренического города на следующий день после начала революции, с вокзала города Панама трое заговорщиков пытались на расстоянии убедить полковника Элисео Торреса сдать оружие. «Подчинитесь революции и подчинитесь очевидности, – сказал один из них, не без изыска. – Гнет центральной власти сброшен». Но полковник Торрес не намерен был уступать сепаратистам. Он пригрозил напасть на город Панаму, пригрозил сжечь Колон, как некогда сжигал Педро Престан. Хосе Агустин Аранго, говоривший от имени революционеров, сообщил ему, что город Панама уже начал путь к свободе и не боится вооруженных столкновений. «Вашу агрессию сметет сила правого дела», – сказал он (колумбийцы всегда умели произнести великую фразу в нужный момент). Звонок внезапно прервался, поскольку полковник Элисео Торрес швырнул трубку с такой злостью, что отколол кусок деревянной столешницы. Эхо удара пометалось между высокими стенами контор и дошло до моих ушей (я был в порту, метрах в двадцати от двери в здание компании), но я не понял, не смог понять, что это за звук. Да и пытался ли? Думаю, нет: в ту минуту я находился в рассеянном состоянии, точнее, был полностью поглощен размышлениями о том, какого цвета бывает Карибское море в пасмурные дни. Бухта Лимон выглядела не частью неизмеримой Атлантики, а серо-зеленым зеркалом, и вдали на этом зеркале дрейфовал игрушкой броненосец «Нэшвилл». Чаек и плеска воды о пустые молы и пристани было почти не слышно.

Колон походил на город в осаде. Он и был в осаде, конечно же, и там ему предстояло оставаться, пока солдаты стрелкового батальона патрулировали грязные улицы. Кроме того, революционеры в городе Панама прекрасно понимали, что ни о какой независимости не может быть и речи, пока правительственные войска находятся на территории Перешейка, и потому два города непрерывно перезванивались и с невероятной скоростью обменивались телеграммами. «Пока Торрес в Колоне, – сказал Хосе Агустин Аранго полковнику Шейлеру, – в Панаме нет республики». Около 7:30, когда я случайно проходил мимо продавца бананов, Аранго надиктовывал телеграмму Порфирио Мелендесу, главе движения за независимость в Колоне. Я спросил у продавца, знает ли он, что случилось на Перешейке, и он помотал головой.

– Панама отделяется от Колумбии, – сказал я.

Это был человек с известковой кожей, усталым голосом и гнилым дыханием, долетевшим до меня густой волной:

– Я пятьдесят лет продаю бананы на железной дороге, патрон. Пока есть гринго при деньжатах, на остальное мне плевать.

В нескольких метрах от нас Порфирио Мелендес получил следующую телеграмму: «КАК ТОЛЬКО ПОЛКОВНИК ТОРРЕС И СТРЕЛКОВЫЙ БАТАЛЬОН ПОКИНУТ КОЛОН ОБЪЯВЛЯЙТЕ НЕЗАВИСИМОСТЬ ПАНАМЫ». В здании железнодорожной компании раздавались звонки, стрекот, напряженные голоса, стук каблуков по деревянным полам. Хосе Габриэль Дуке, владелец и главный редактор Star & Herald, дал тысячу долларов на свершение революции в Колоне, и Порфирио Мелендес принял их незадолго до того, как на телеграф компании пришло следующее послание: «СВЯЖИТЕСЬ ПОЛКОВНИКОМ ТОРРЕСОМ ТЧК СКАЖИТЕ РЕВОЛЮЦИОННОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ПРЕДЛАГАЕТ ДЕНЬГИ СОЛДАТАМ И БИЛЕТЫ БАРРАНКИЛЬЮ ТЧК ЕДИНСТВЕННОЕ УСЛОВИЕ ПОЛНАЯ СДАЧА ОРУЖИЯ И ОБЕЩАНИЕ ВЫЙТИ БОРЬБЫ».

«Он никогда не согласится», – сказал Порфирио Мелендес. И он был прав.

Торрес устроил лагерь на улице Френте. Хотя это слишком громкое слово для палаток, поставленных на разбитой и вздыбленной мостовой. Прямо под салуном 4th of July и ломбардом Maggs & Oates расположились пятьсот солдат и, что вызывало живейший интерес, несколько вполне респектабельных женщин. Поутру они уходили и возвращались с котелками речной воды, беседовали между собой, тщательно сдвигая ноги под юбками и прикрывая рот рукой, когда смеялись. Так вот, в этот импровизированный лагерь пришли два посланца Порфирио Мелендеса, безусые юнцы в плетеных сандалиях, которым пришлось по дороге пялиться на коровьи лепешки, поскольку поднять взгляд на солдатских жен они стеснялись. Полковник Элисео Торрес взял из их маленьких рук письмо, второпях написанное на бланке железнодорожной компании. «Панамская революция хочет избежать бессмысленного кровопролития, – прочел полковник Торрес, – и, руководствуясь этим духом примирения и будущего мира, предлагает вам, многоуважаемый полковник, сложить оружие без всякого ущерба для вашего достоинства».