Тайная история Костагуаны

Ангел Истории действовал, в общем, как обычно. Он – блестящий серийный убийца: стоит ему наткнуться на удачный способ, которым люди могут уничтожать друг друга, и он вдохновенно вцепится в него намертво, как сенбернар… Перед войной 1899 года Ангел в течение нескольких месяцев занимался тем, что унижал либералов. Сначала он воспользовался для этого президентом-консерватором, доном Мигелем Антонио Каро. До его прихода к власти армия страны состояла из шести тысяч человек. Каро увеличил личный состав до максимально допустимого – десять тысяч, и за два года учетверил расходы на военное снаряжение. «Правительство должно обеспечивать мир», – говорил он, а сам тем временем, словно муравей, тащил к себе в муравейник девять тысяч пятьсот пятьдесят два мачете с ножнами, пять тысяч девяносто карабинов Винчестера 44 калибра, три тысячи восемьсот сорок одну винтовку Гра 60 калибра с начищенными штыками и прочее, и прочее. Президент был талантливым амбидекстером: одной рукой он немного переводил из Монтескье («Дух республики есть мир и умеренность»), а другой подписывал указы о наборе в армию. На улицах Боготы голодных крестьян и пеонов с асьенд мобилизовали за два реала в день, а их жены садились у стенки ждать этих денег, чтобы купить картошки на обед; священники расхаживали по городу и сулили юнцам вечное блаженство в обмен на военную службу.

На этом президент-консерватор наскучил Ангелу Истории, и тот решил заменить его на другого; а чтобы пуще разозлить либералов, назначил на пост дона Мануэля Антонио Санклементе, восьмидесятичетырехлетнего старика, который, едва вступив в должность, получил от личного врача строгий наказ уехать из столицы. «На таком холоде игры в президента боком вам выйдут, – сказал врач. – Езжайте-ка, где потеплее, а эту головную боль оставьте молодым». И президент послушался: переехал в Анапойму, тропическое селение, где восьмидесятилетние легкие доставляли ему меньше проблем, а давление восьмидесятилетней крови падало. Государство, разумеется, осталось без главы, но эта маленькая деталь не смутила консерваторов… За пару дней премьер-министр изготовил в Боготе печать с факсимильной подписью президента и раздал копии всем заинтересованным лицам, так что присутствие Санклементе в столице больше не требовалось: каждый сенатор сам заверял свои проекты законов, каждый министр одобрял какие ему было угодно указы, оживляемые волшебным шлепком печати. И вот так, под звонкий хохот Ангела, развивалась новая власть, к возмущению и стыду либералов. Однажды утром в октябре в департаменте Сантандер у одного генерала, повидавшего множество войн, кончилось терпение, и его выстрелы дали начало восстанию.

Мы сразу поняли, что эта война – не такая, как предыдущие. В Панаме еще были живы воспоминания о войне 85-го года, и на сей раз местные собирались сами распоряжаться своей судьбой. Так что Перешеек, отделенный от прочей колумбийской действительности, Карибская Швейцария, включился в конфликт, как только представилась возможность. Несколько селений в центре восстали через два дня после первых выстрелов, и не прошло и недели, как индеец Викториано Лоренсо поставил под ружье триста человек и начал в горах Кокле собственную партизанскую войну. Когда новость докатилась до Колона, я обедал в том самом ресторане с зеркалами, откуда четверть века назад выходил отец, впервые представший моим глазам. Со мной были Шарлотта и Элоиса, потихоньку превращавшаяся в наделенную темной, смущающей душу красотой отроковицу, и все мы трое услышали, как официант-ямаец говорит:

– Да какая разница, одной войной больше, одной меньше. Все равно миру скоро придет конец.