Тайная история Костагуаны

Но война не всегда так упорядочена, как нам представляется по рассказам о ней, и тогда юный Анатолио не попал в повстанческие войска генерала Эрреры. Он продолжал учиться, намереваясь изменить страну при помощи тех же законов, что использовали консерваторы, желая ее растоптать. Однако 31 июля 1900 года один из этих консерваторов явился пред очи почти уже девяностолетнего дона Мануэля Санклементе и заявил ему (грубее, чем передаю я): никчемному старику не место у кормила нации, а потому он смещен с престола Боливара. Государственный переворот занял всего несколько часов, а еще до конца недели шесть студентов-юристов покинули университет, уложили котомки и уехали из города на поиски первого либерального батальона, готового принять их в свои ряды. Из этих шести трое погибли в битве при Попаяне, один попал в плен и был препровожден в исправительную тюрьму департамента Кундинамарка, более известную как «Боготинский панопиткум», а двое сбежали на юг, обогнули вулкан Галерас, чтобы не столкнуться с отрядами консерваторов, и добрались до Эквадора. Одним из этих двоих был Анатолио. После стольких месяцев блужданий по полям войны всей клади у него оставалось – отполированная подкова, кожаная фляжка и книга Хулио Флореса с коричневой обложкой, пропитанной потом ладоней. В день, когда командующий батальоном Каука полковник Клодомиро Ариас сообщил солдатам, что батальон вливается в армию генерала Бенхамина Эрреры, Анатолио перечитывал стихотворение под названием «Все настигает нас поздно»:

И слава, удачи личина,
лишь на могилах пляшет.
Всё настигает нас поздно… Даже кончина!

Вдруг у него засвербело в глазах. Он снова вчитался в эти строки, понял, что хочет плакать, и озадаченно спросил себя: не случилось ли страшное? Не превратила ли его война в труса? Через несколько дней, прячась среди коров на «Ирисе», чтобы кто-нибудь – старший сержант Латорре, например, – не уловил страх в его глазах, Анатолио подумал о матери, проклял тот миг, когда его дернуло присоединиться к повстанческим войскам, и ему отчаянно захотелось домой и поесть горячего. Но вместо дома он сидел на корабле, вдыхал пары навоза и соленую влагу Тихого океана и умирал от страха перед тем, что его ждало в Панаме.

«Ирис» прибыл в Сальвадор 20 октября. Генерал Эррера встретился в Акахутле с владельцами судна и подписал уже окончательный договор купли-продажи, все равно походивший на договор займа: если либералы выиграют войну, их правительство выплатит «Блуму и компании» шестнадцать тысяч фунтов стерлингов; если проиграют – утрата корабля будет рассматриваться как «риск, связанный с войной». Железно соблюдая порядок – сперва коровы, потом солдаты, а за ними уж экипаж, – генерал Эррера вывел всех с судна и, взобравшись на деревянный ящик, чтобы публике было лучше слышно, провел церемонию крещения. Отныне «Ирис» назывался «Адмирал Падилья». Анатолио отметил этот факт, но также отметил, что бояться не перестал. Он поразмыслил над судьбой Хосе Пруденсио Падильи, индейца гуахиро, геройски погибшего за независимость Колумбии, и пришел к выводу, что сам не желает геройски погибать ни за что на свете, что ему не интересны посмертные почести и уж тем более ему не хочется, чтобы какой-то полусумасшедший вояка называл его именем корабль. В декабре, зайдя предварительно в Тумако за полуторатысячным контингентном, ста пятнадцатью ящиками боеприпасов и девятьюстами девяноста семью снарядами для носового орудия, «Адмирал Падилья» прибыл в Панаму. Было Рождество, стояла сухая приятная жара. Солдаты не успели сойти на берег, как пришло известие: по всему Перешейку либеральные войска разбиты в пух и прах. Пока на палубе возносили молитву, Анатолио по-прежнему прятался во чреве корабля и плакал от страха.