Тайная история Леонардо да Винчи

— Не волнуйся, — хмыкнул Леонардо. — Я белья не ношу. У меня и без того костюм узкий.

— Так вот почему ты едва кланяешься! — съязвил Сандро, разряжая напряжение.

Тем не менее Леонардо казалось, что все вокруг перешептываются и смеются над ним, как будто ему наставили рога. Частичка злости на Джиневру за то, что она с ним сделала, застряла льдышкой в его груди.

Да Винчи решил, едва закончится праздник, с головой уйти в работу. У него был важный заказ на завершение части алтаря в церкви Святого Бернарда, два изображения Богоматери в различных стадиях работы, и еще ему надо подумать над Великой Птицей, которую не худо бы подготовить к первому полету…

Дел, чтобы занять себя, у него имелось предостаточно.

По студии разнесся звон колокольчиков и приглушенный стук дверного молотка. Система колокольчиков была придумана Леонардо, потому что мастер Андреа никогда не слышал стука в дверь и все время боялся нанести оскорбление важному заказчику.

— Кто бы это мог быть в такое время? — проворчал Верроккьо и послал одного из учеников вниз — выяснять.

Мгновение спустя запыхавшийся мальчишка примчался назад и объявил, что внизу дожидаются блестящие дамы и господа, и среди них — правители Флоренции, братья Лоренцо и Джулиано Медичи. Верроккьо заторопился вниз, но не успел он спуститься, как послышался голос Лоренцо — тот поднимался по лестнице, фальшиво и громко распевая песенку собственного сочинения:

Помни, что во цвете лет
Ты не будешь бесконечно.
Нравится — живи беспечно:
В день грядущий веры нет.

Лоренцо и его брат Джулиано, пыхтя и смеясь, вошли в комнату и только тогда пропели второй куплет. Лоренцо любил развлечения, и, куда бы он ни шел, его сопровождали остряки, поэты и философы. Лоренцо и сам был даровитым поэтом: он писал ballate, canzoni di ballo и canzoni carnascialeschi[7]. Вся художественная жизнь Флоренции находилась под его влиянием. Любил он и фривольные стихи, пьесы, приемы и маскарады, часто устраивал карнавалы для всего города.

— Ага, — сказал Лоренцо, войдя, — мой художник Андреа устраивает вечеринку, но нас не приглашает. А кто, спрошу я вас, может любить его больше Медичи?

Лоренцо картинно протянул к Андреа руки, а потом обнял его, словно тот был членом семьи.

Лоренцо был одарен, обаятелен, чарующ — и уродлив. Одет он был не вычурно, но богато, в шляпе и без куртки. Нынче ночью горожане и крестьяне, собравшиеся на улицах в ожидании шествия, должны принимать его за своего. У него была бычья шея и длинные прямые каштановые волосы. На его грубом лице выделялся большой приплюснутый нос. К тому же у него снова обострилась экзема, и его подбородок и щеки покрывал розоватый налет. Но держался он с таким достоинством, что казался выше тех, кто его окружал. Привлекательнее всего были его глаза, они смотрели так пристально и дружелюбно, точно видели насквозь и вещи и людей. Его брат Джулиано был, напротив, на удивление красив, с девически нежным лицом и каштановыми кудрями.

Рядом с Лоренцо и Джулиано стояли Анджело Амброджини Полициано, поэт, философ и близкий друг Медичи, и Луиджи Пульчи, выдумщик и поэт. Лодовико Сфорца, брат герцога Миланского и гость Медичи, расположился рядом с красавицей Симонеттой Веспуччи. Поговаривали, что она любовница Лоренцо, но уверенности в том не было ни у кого; Джулиано же сходил по ней с ума.

— Благодарение Господу, что Симонетта не сошлась с этим боровом Сфорцей, — сказал Сандро. — Его братец ничто так не любит, как трупы. Говорят, последней своей бабенке он загнал в грудь гвоздь и сидел рядом, покуда не дождался ее предсмертного хрипа. Думаешь, Лодовико лучше?

После этих слов Сандро оставил Леонардо и устремился к Симонетте. Ни для кого не было секретом, что он тоже влюблен в нее. Точнее говоря, он был одержим ею, и Леонардо гадал, может ли Сандро писать чье-либо другое лицо, кроме лица Симонетты, ибо она стала чем-то вроде подписи в последних работах Боттичелли. Она была Флорентийской Венерой, самой обожаемой женщиной города. Женщины любили ее не меньше, чем мужчины: она была нежна и воздушна, образец земных добродетелей и классической красоты. Она не подводила почти незаметных бровей, и это придавало ее лицу выражение вечного удивления. В открытом шелковом платье с прорезными, на венецианский манер, рукавами, выставлявшем напоказ ее светлую кожу и пышную грудь, в золотом с сапфирами ожерелье она казалась воплощением моды.

Она прямо взглянула на Леонардо и улыбнулась.

Сандро Боттичелли, близкий друг Медичи, обнял Джулиано и покружился с Лоренцо, рисуясь перед Симонеттой, которая тоже позволила ему обнять себя.

— Итак, Андреа, — сказал Лоренцо, обращаясь к Верроккьо, — я вижу, твой музыкант дома.

— Вы про моего ученика Леонардо? — Андреа обернулся, взглядом нашел Леонардо и поманил его к себе. — Он работал со мной в ваших садах, восстанавливал статуи.