Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

 Старуха вдруг поперхнулась, и лицо ее исказила зловещая усмешка, напоминавшая оскал черепа

 — О моя богиня,— запричитала она, выпуская пальто Элиота и поднося руки к глазам.— О моя богиня жизни... моя богиня смерти...

 Элиот нахмурился, глядя куда-то за меня. Я обернулся и увидел, что Полидори следит за нами. Он все еще сидел в кресле, но глаза его вновь открылись, чистые и ясные. Элиот отодвинул засов и распахнул дверь. Мне в лицо ударил прохладный ночной воздух — приятное облегчение после паров опиумного яда. Элиот шагнул вперед и обернулся к Полидори, который наблюдал за нами яркими и немигающими кошачьими глазами. Элиот взял меня за руку.

 — Да идемте же, ради Бога,— прошептал он.

 Я вышел за ним, и мы оказались на каком-то мостике. Под нами виднелась вода, впереди — стена из грязно-бу-рого кирпича. Я оглянулся: глаза Полидори по-прежнему следили за мной. Я с треском захлопнул дверь.

 На лоб мне закапал мелкий холодный дождик. Ко мне вновь стали возвращаться энергия и храбрость. Я осмотрелся. Старый деревянный мостик, на котором мы оказались, был переброшен через узкую полоску воды, по которой когда-то давно проходили торговые суда, ибо на другой стороне высился склад. Но сейчас здесь было пришвартовано лишь одно крохотное суденышко, а когда я взглянул в сторону Темзы, то увидел ряды костылей, вбитых в стенки протоки, так что более крупные суда не могли зайти' сюда. Склад производил впечатление полностью заброшенного, стены его исчеркали черные потеки, а окна, как в домах на Колдлэйр-лейн, были заколочены досками. Меня охватило отчаяние — было ясно, что склад необитаем и мы никого в нем не найдем.

 Мы оба как-то сразу притихли. Мне довелось испытать немало странного в этот вечер, но ничто не могло сравниться с открывшимся сейчас видом, и мне казалось, что я все еще нахожусь в курильне, удушаемый сном от ядовитого дыма. Нам померещилось, что мы очутились в зале какого-то фантастического дворца, даже не в зале, ибо это было что-то более странное и просторное, целый этаж, повисший в воздухе. Потолок уходил во тьму, а единственно различимые стены были за нами и перед нами. В самом центре этих стен находились эбеновые, черного дерева, двери, и по обеим сторонам от створок тянулись альковы. В каждом стояла статуя, и каждая из этих фигур была исполнена в особой манере — они воплощали разные культуры, разные эпохи: здесь — Египет, тут — Китай, а там — Индия. И в то же время в облике статуй было нечто общее, неразличимое и беспокоящее... Я еще раз прошелся взглядом по скульптурам и вдруг осознал, что, в какой бы манере ни были выполнены лица, все они отражали одно и то же: чувственность, красоту и крайнюю холодность. Словно все статуи изображали одну и ту же женщину.

Я пристально взглянул на череду лиц, вздрогнул и отвел взор, ибо, как бы глупо это ни звучало, я почувствовал, что глаза изваяний обращены на меня! Я всмотрелся в тени, отбрасываемые светом газовых факелов, светивших над каждым альковом. По бокам уходили вверх хрупкие, невозможные линии лестниц; говорю «невозможные», ибо их не поддерживали никакие конструкции, они словно нитями вились в воздухе. И у них не было ни начала, ни конца — явная иллюзия, ибо склад был не особенно велик, но все же эффект создавался весьма примечательный.

— Подумать только, сколько денег истрачено на все это! — повернулся я к Элиоту.

Он ответил не сразу, пристально рассматривая, как я понял, одну из статуй. Ее ваяла восточная рука, ибо по форме и по одежде статуя напоминала индийские произведения искусства, которыми я часто восхищался в лондонских музеях. Но эта скульптура по качеству работы отличалась от того, что я видел раньше. На лице ее, равно как и на лицах других статуи, читалась насмешливая чувственность — это производило одновременно отталкивающее и волнующее впечатление. Я почувствовал, как мурашки пробежали у меня по коже. Огромным усилием воли Элиот оторвал взгляд от скульптуры.

— Нам надо спешить,— проговорил он, обращаясь ко мне.— Не стоит здесь задерживаться.

Он подошел к одной из дверей перед нами, открыл ее и вошел, я — за ним. Впереди простирался длинный коридор, устланный коврами ярких расцветок и узоров, стены были красного цвета, инкрустированы золотом, а двери, располагавшиеся по сторонам коридора через равное расстояние, опять-таки были из эбенового дерева. В конце коридора, вдали от нас, тоже виднелась дверь. И вдруг, проникая мне в кровь, раздалось пение струн. До того я никогда не слышал столь прекрасной музыки. Она притягивала — ей невозможно было противиться. В ней было что-то неземное, почти пугающее... Я поспешил по коридору. Элиот пытался удержать меня, окав мою руку и дергая каждую из эбеновых дверей, но все они были закрыты. Меня же радовало, что они заперты. Только одну дверь я хотел открыть — дверь, которая приведет меня к музыке.