Чертовски забавно! И хоть она не узнала меня, было здорово повидаться вновь с дорогой девочкой. Знаете, у нее ведь ребенок! А может, вы не знаете, и тогда мне не стоило говорить об этом. Впрочем, поздно. Но, так или иначе, Роза ругает любовника Люси за этого младенца, а Люси ненавидит Розу, и обе не хотят видеть друг друга. Люси никогда не приходит навестить меня. Добавьте ко всему этому время, что я провел с Лайлой, и поймете, почему я был рад вновь увидеть Люси, ибо за год мы стали почти чужими. Не буду отрицать, временами мне от этого очень пакостно. Я имею в виду, черт подери, ведь Люси моя подопечная, а как подумаешь о бедном Артуре и обо всем, что ей пришлось пережить в ее юном возрасте... то чувствуешь свою вину. Вот почему я пошел в «Лицеум». Не мог пропустить ее первое представление. А вот на второе представление идти не следовало — я искушал судьбу, вернее, искушал вас, Джек, и ваш мощный, все просчитывающий мозг, отточенный многими годами решения загадок и деления больших сумм. И я стал для него чересчур легкой добычей. Что ж, я получил свой урок, Джек, и вижу, каким полным и совершенным болваном был. Могу лишь обещать вам, что на неопределенное время визиты к Лайле откладываются. И это слово джентльмена.
Розамунда... Какое милое, всепрощающее существо, и, черт возьми, старик, какой я счастливчик, что вновь греюсь у семейного очага. Как я мог рисковать этим? Как мог быть таким ослом? Как мог причинить моей дорогой Розе такую боль? Нельзя сказать, что я сожалею о Лайле,— она слишком замечательная и совершенно другая,— но понимаю, что получил свое.
Приезжайте навестить меня, Джек. Прямо в контору. Кабинет у меня чертовски впечатляющий, а стол — самый большой в истории мира. Но если подумать, что за дела здесь вершатся, то сразу понимаешь: здесь маленьким столом не обойдешься. И я не хвастаюсь, просто очень хочу повидаться с вами, старина. Мы ведь давно не виделись, не так ли? Я бы и сам к вам приехал хоть сейчас, но я все еще немного слабоват — хотя мне уже разрешили работать за столом (за моим большим столом), меня никуда не выпускают. Позорище, но так и есть.
Всего наилучшего, старина! И снова от Розы и от меня — большое спасибо.
До скорого свидания, старикан!
Ваш преданный друг
Более удачно ротерхитское дело, хотя и здесь не все еще решено; есть нечто таинственное, что беспокоит меня. Но Джордж получил свой урок. Я настоял, чтобы он держался подальше от Лайлы, и если он сдержит свое слово и не вернется к ней, то опасность в будущем можно свести к минимуму. В начале этой недели он написал мне письмо, в котором сообщил, что вроде бы оправился после своих похождений. Страшно подумать, и это наш министр — чем больше он заблуждается, тем глупее ведет себя, он все тот же Джордж Моуберли. Однако... не совсем. Вчера вечером я приехал на Гросвенор-стрит навестить его и увидел, что он еще очень слаб. Я даже удивился тому, что он продолжает работать,— в Кембридже он по малейшему поводу залегал в постель, а сейчас трудится до упаду, как заводной.
— Это все его законопроект,— поведала мне с глазу на глаз леди Моуберли.— Он считает, что этим сделает себе карьеру, но если законопроект его доконает, что станется с перспективами?
Она попросила меня переговорить с Джорджем, и я охотно исполнил ее просьбу. Увы, на все мои доводы Джордж отвечал смехом, уверял, что с ним все в порядке, но я продолжал настаивать, и в конце концов он предложил обследовать его и определить, болен он чем-нибудь или нет. Я так и сделал, однако, признаюсь, ничего опасного не обнаружил. Но чем объяснить его столь явную слабость? Следуя интуитивной догадке, я проверил, нет ли на его теле шрамов. Нашел лишь одну царапину сбоку на шее, но Джордж заявил, что это порез при бритье, и у меня не было никаких причин оспаривать данное утверждение. Поэтому я, как врач, посоветовал ему не перетруждать себя, в ответ на что он рассмеялся — и правильно сделал, ибо он не привык выслушивать от меня такие советы.