Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

— Какая очаровательная готика кроется в вашем замечании,— пробормотал Уайльд.— Но я не стал бы так далеко заглядывать. Я всегда сужу по внешности. Но я всего лишь своего рода глашатай времени: важно то, что лежит на поверхности. Вот почему завязывание галстука — вещь нешуточная. А красота сама по себе — форма гения и истины, высшая форма, поскольку красоте не нужно объяснений. В этом и заключается ее самоутверждение, а может быть, и опасность.

— Что ж,— произнес Элиот, слегка помедлив,— значит, мне повезло, что я не модельер галстуков.

— А мне повезло, что я не хирург,— рассмеялся Уайльд.— Видите ли, доктор, вы совершенно правы. Просто я предпочитаю оставаться в неведении. Есть такой очень нежный цветок: одно лишь соприкосновение с реальностью — и лепестки осыпаются. Полагаю, что я не вынесу вида крови.

Элиот улыбнулся, но не ответил — в тишине прозвучал гонг, зовущий к столу.

— Мы немного запоздали,— извинялся я.— Ждали последнего гостя. Однако он только что пришел, и, если все готовы, мы можем сесть за стол.

Я провел гостей в столовую, и все расселись по местам. Как раз в это время подошел последний гость, присоединяясь к нам и бормоча извинения. Я тепло приветствовал лорда Рутвена и показал ему, куда садиться. Сидевший напротив Элиот крайне удивился и взглянул на меня едва ли не с упреком. Я вспомнил, что он вроде не виделся с лордом Рутвеном после их первой встречи в гримерной Люси и наверняка не знает о том интересе, который его сиятельство проявляет к карьере своей племянницы, часто выказывая знаки заботы и поддержки. Я не мог не пригласить его на такой вечер. И все-таки мне казалось, что Элиот чем-то расстроен, а его нежелание разговаривать с лордом Рутвеном бросалось в глаза.

Вместо этого он погрузился в беседу с Эдвардом Весткотом, что удивило меня, ибо Весткот, приятный малый и достойный муж своей жены, всегда удивлял меня своей немногословностью. Элиот же беседовал с ним довольно оживленно. Я постарался подслушать, о чем разговор, и услышал, что Элиот говорит об Индии. Точнее, о мифах, властвующих в тех местах, где он жил, и о более интригующих тамошних суевериях. Лорд Рутвен тоже начал прислушиваться, а вскоре к разговору присоединились и другие гости, которые стали задавать Элиоту вопросы. Но тому вдруг расхотелось продолжать эту тему, и, когда лорд Рут-вен попросил его рассказать какой-нибудь миф о бессмертии, распространенный в Гималаях, Элиот лишь отрицательно качнул головой, откинувшись на спинку стула.

Уайльд же был явно заинтригован таким поворотом разговора.

— Бессмертие? — спросил он.— Вы имеете в виду вечную молодость? Что ж, очаровательная идея. Превращение эфемерного в вечное. Вряд ли есть что-нибудь приятнее... Вы не согласны, доктор Элиот?

— Может быть,— резко ответил тот.— Тогда красота стала бы серьезной.

— Но не приятной,— с легкой улыбкой на губах вмешался лорд Рутвен.

Впервые за вечер Элиот взглянул ему в глаза:

— Это, милорд, будет зависеть от цены, которую придется заплатить.

— Цена! — воскликнул Уайльд.— Поистине, доктор Элиот, вы говорите как настоящий биржевик, хотя таковым не являетесь.

— Нет,— Лорд Рутвен встряхнул головой.— Здесь он совершенно прав. В определении удовольствия подразумевается, что за него надо платить, не так ли? Шампанское, сигареты, клятвы любовников — все это приятно, но удовольствие преходяще по сравнению со страданиями, которые мы потом испытываем. Вообразите же, только вообразите, какой должна быть расплата за вечную молодость.

— И какова же она должна быть, как вы полагаете? — поинтересовалась Люси, сосредоточенно глядя на него.

Я увидел, что все за столом также замерли, уставившись на красивое бледное лицо лорда Рутвена. Освещенное пламенем свечей, оно казалось слегка позолоченным, чуточку неземным и совершенно нечеловеческим.

— Милорд,— напомнила ему Люси,— вы говорили о расплате за вечную молодость.

— Разве? — удивился лорд Рутвен. Он закурил тонкую сигарету и слегка пожал плечами.— По меньшей мере это должна быть черт знает какая расплата.

— О, по меньшей мере,— согласился Уайльд.

Лорд Рутвен улыбнулся, выдохнув облачко синего дыма, который заклубился над пламенем свечей, и, опустив глаза, посмотрел на Уайльда через стол.

— Как полагаете, потеря души — это приемлемая цена?

— На самом деле,— ответил Уайльд,— уж лучше это, чем расстаться с достойной жизнью, И во всяком случае, в сравнении с хорошим внешним видом что такое мораль? Всего лишь слово, которым мы облагораживаем свои пошлые предрассудки. Лучше быть добрым, чем уродом, но еще лучше, милорд, быть прекрасным и добрым.

Я заметил, что мою дорогую женушку очень обеспокоил тот оборот, который принял разговор.

— Нет! — несколько резко вскричал я.— Вы ступили на скользкую тропку, Оскар. Быть проклятым и жить вечно... это, должно быть, слишком ужасно. Это же не жизнь, а... а...— меня вдруг охватил ужас от одной этой мысли,— смерть заживо!

Лорд Рутвен слегка улыбнулся и выпустил еще один клуб дыма. Он взглянул на Уайльда, который рассматривал его, полуоткрыв рот и с блеском во взоре.