Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

Вернувшись на Миддлтон-стрит, я увидел, что у постели Люси сидит Брэм Стокер, явно удрученный состоянием ее здоровья. Он доверительно сообщил мне, что ее внешний вид значительно ухудшился с позапрошлой недели, когда он отправил ее домой из «Лицеума». Как и леди Моуберли, он вызвался помочь, поскольку у него сейчас появилось время, потому что театральный сезон недавно закончился. Так что я сразу смог его использовать: он помогал при переливании крови Весткота. Операция имела умеренный успех — Весткот очень ослаб, но на щеках Люси появился слабый румянец, и пульс ее стал более ровным. Однако это показывает серьезность ее состояния, ибо, несмотря на то, что у ее мужа был взят максимум возможного количества крови, силы Люси восстановились лишь частично. По крайней мере, сейчас состояние ее стабилизировалось, поскольку ухудшения не отмечено, и Люси даже смогла сесть и немножко поговорить. Впрочем, она ничего не добавила к тому, что рассказал мне Весткот: женщина в снах всегда скрывалась под вуалью, хотя в манерах ее проскальзывало что-то знакомое. Попросил Люси отнестись к этому внимательнее. Может быть, при очередном визите ей удастся заметить больше.

Прошлой ночью — ничего. Мы с Весткотом дежурили попеременно. Сегодня дежурит Стокер, а я посплю несколько часиков и сменю его.

22 августа. Хури все еще нет. Не понимаю, где он может быть. Если ему известно, что Люси в опасности, то он, конечно же, знает и о том, что он должен находиться рядом с ней. У меня нет опыта вести такое дело в одиночку.

Состояние Люси устойчиво. Впрочем, вчера около трех часов ночи, вскоре после того, как я приехал сменить Стокера, произошел интересный случай. Я услышал, что в окно кто-то странно скребется. Я встал посмотреть, но путь мне загородила Люси, которая тоже встала и пошла по комнате. Глаза ее были открыты, но, когда я заговорил с ней, она не услышала моих слов, а проскользнула мимо меня и стала открывать окно. И тогда я снова услышал поскребывание. Когда же я попытался удержать Люси, она вдруг вздрогнула, будто пациент, пробуждающийся от месме-рического транса, и удивленно воззрилась на меня.

— Джек? — прошептала она.— Что вы здесь делаете?

И затем рухнула в обморок мне на руки. Я отнес ее в постель. Ей снова начал сниться какой-то сон, она стонала и хваталась за горло, но затем конвульсии прекратились.

Больше ничего интересного не отметил. И в окно больше никто не скребся.

23 августа. Границы логики и вероятности были сметены событиями последних нескольких месяцев, так что пора перестать удивляться чему-либо. Да я, вообще-то, и не удивляюсь. Нет, не удивляюсь, хотя это-то и убеждает меня в том, что удивляюсь. Во всяком случае паутина связей была элементарна. Я мог бы сам распознать и проследить ее. Но я еще не полностью принял любимое изречение Хури о том, что невозможное всегда остается одной из возможностей. Если принять это за основу, то можно весьма своеобразно трактовать законы логики. Может быть, и для моих методов есть надежда.

Ибо сам. Хури, несмотря на озадачивающий характер своих предпосылок, несомненно проявляет склонность к дедуктивному расследованию. Он приехал сегодня рано утром и сразу же направился к Люси. Опустившись на колени у ее постели, он долго и молча смотрел на нее, а потом вдруг взглянул на меня.

— Киргизское серебро,— произнес он.— Полагаю, в Лондоне его не достать?

— В Лондоне можно достать все,— ответил я.— Главное — искать.

— Тогда чеснок,— решил Хури.— Правда, он слабее, но, может быть, этого будет достаточно, чтобы удержать его.

— Его? — удивленно переспросил я, ибо уже рассказал Хури о снах Люси.

Но он лишь улыбнулся, почесал нос и встал.

— Идемте,— позвал он.— Покажу вам нечто крайне интересное.

Мы вместе сошли вниз. Хури сказал Весткоту, что нужен свежий чеснок, и, когда Весткот настороженно взглянул на меня, я подтверждающе склонил голову. Затем мы с Хури вышли на Фаррингдон-роуд, где подозвали кэб.

— В Бетнал-Грин,— приказал Хури вознице,— к Национальной картинной галерее.

Я не ожидал услышать о таком маршруте нашего следования, но предпочел не расспрашивать. Хури улыбнулся, скорее даже, слегка усмехнулся мне и, как только кэб тронулся, подскакивая на мостовой, вытащил из карманов пиджака какие-то бумаги и подал одну из них мне. Это было объявление, которое Полидори оставлял на дверях своей лавки. Хури вручил мне и другой листок бумаги, на этот раз письмо. Я сразу увидел, что и то, и другое написано одним и тем же почерком.

— Где вы взяли это письмо? — спросил я.

Хури вновь усмехнулся:

— В поместье Келмскотт.

— Где жил Россетти?

Хури кивнул.

— Почему оно там оказалось?

Ухмылка Хури растянулась до ушей:

— Оно было среди бумаг Россетти.

Я не удивился. Я ожидал, что так и будет. Как просто, в самом деле...

— Видите ли, он был дядей Россетти...

— Кто? Полидори?

Хури встряхнул головой и взглянул на мелькающую за окошком улицу.

— Доктор Джон Уильям Полидори,— пробормотал он,— умер, предположительно наложив на себя руки, в 1821 году. Врач изучал сомнамбулизм, временами пописывал нечитаемые рассказы...