Тайная история Владимира Набокова

После публикации «Ивана Денисовича» к Солженицыну потоком потекли письма. Ему писали люди, прошедшие лагеря, те, чьи жизни разрушила система. Он многим отвечал, просил подробнее рассказать о своей судьбе, задавал вопросы.

Некоторые послания были нацарапаны на клочках бумаги, как бывает, когда записку тайком передают из лагеря, из чего Солженицын сделал вывод, что вопреки обещаниям Хрущева система продолжает калечить людей. Мало того, Солженицын узнал, что при Хрущеве с питанием в лагерях стало едва ли не хуже, чем во время войны. Писатель договаривался о встречах с партийными руководителями и чиновниками, доводил до их сведения все, о чем узнавал, и просил проявить к заключенным толику милосердия: давать им больше еды, разрешить свидания с родственниками и на один день в неделю освобождать от работы. Одни выслушивали его просьбы с молчаливым сочувствием, другие обвиняли писателя в том, что он стремится разбаловать заключенных и неверно понимает основополагающую функцию лагерей.

Даже поклонники Солженицына не всегда с ним соглашались. На совещании по поводу его новой рукописи, рассказывает Солженицын в книге «Бодался теленок с дубом», один из редакторов «Нового мира» заметил, что автор не только бесконечно подчеркивает негативные стороны советского государства, но и как будто ставит под вопрос ценность самой революции. У него, мол, нет ответа на вопрос, который Чернышевский задал в девятнадцатом веке, а Ленин еще раз озвучил в двадцатом: «Что делать?» Солженицыну, как и Набокову, ставили на вид, что он сосредоточен лишь на темной стороне системы, обличает ее лицемерие, но ничего не предлагает взамен.

На первых порах труд Солженицына так воодушевил Хрущева, что тот собрался даже пригласить автора к себе на дачу для личной беседы. Но к августу 1964 года Никита Сергеевич, возможно, уже пожалел, что покровительствовал этой книге. Через два месяца его отстранили от руководства страной.

После свержения Хрущева судьба солженицынских книг оказалась под угрозой. Автор сделался пешкой в изощренных подковерных играх. Его произведения то ругали, то хвалили – в зависимости от политической конъюнктуры, оставляя за кадром их литературные достоинства или недостатки. Хрущевская оттепель закончилась, и «Новый мир» больше не решался печатать Солженицына. Его тексты публиковались только в самиздате и с оказией переправлялись на Запад.

Зимой, после отставки Хрущева, Солженицын уехал за город и с головой погрузился в новую работу – он задумал написать историю лагерей по свидетельствам тех, кто через них прошел. Возможно, идею названия отчасти подсказал писателю Дмитрий Лихачев. Тот больше двух лет провел на Соловках и рассказывал Солженицыну, что человек, отвечавший в лагере за расстрелы, назывался «командиром войск Соловецкого архипелага». Архипелаг рифмовался с аббревиатурой ГУЛАГ.

Опираясь на собственный опыт и воспоминания более чем двух сотен людей, Солженицын поведал о том, к чему прежде никто не решался подступиться. Он писал, например, что когда Максим Горький, воспевавший строительство Беломорско-Балтийского канала, приезжал на Соловки, один мальчишка, рискуя жизнью, рассказал писателю правду – о комариных пытках, о том, как заключенных заставляют сутками сидеть на жердях и как еще живых людей, привязав к колодам, скатывают в яму по крутым ступеням от бывшей церкви на Секир-горе. Горький тем не менее отозвался о лагере одобрительно, написав, что даже карцеры там выглядят «отлично». Мальчика, по сведениям Солженицына, застрелили, как только Горький уехал на материк.

В книге говорилось о кошмаре арестов, об истоках лагерной системы, о начале террора при Ленине и о далеких, богом забытых краях, куда забрасывали заключенных, зачастую оставляя почти без еды и крова над головой.

За три тысячи километров друг от друга Набоков и Солженицын думали об одном и том же. В деревенской глуши Солотчи, что в трех часах езды от Москвы, Александр описывал, как лагеря разрастались за пределы Соловецкого архипелага, как его безумные метастазы проникали в самые отдаленные уголки страны:

На Новой Земле тоже были лагеря многие годы, и самые страшные – потому что сюда попадали «без права переписки». Отсюда не вернулся никогда ни единый зэк. Что эти несчастные там добывали-строили, как жили, как умирали – этого еще и сегодня мы не знаем.

Впрочем, Солженицын продолжал надеяться, что рано или поздно дождется свидетельств от тех, кто побывал на Новой Земле.

5