Тайная лавка ядов

Третьим и последним выбором было закрыть лавку, оставив журнал за надежной поддельной стеной, и поспешить смерти навстречу: нырнуть в ледяные глубины Темзы, превратившись в одну из теней Блэкфрайерского моста. Я думала об этом много раз, последний – когда переправлялась через реку с малышкой Беатрис на руках, когда смотрела, как волны бьются о кремово-белые опоры, и чувствовала туман, оседающий на носу.

Неужели вся моя жизнь вела меня к такой судьбе, к роковому мгновению, когда надо мной сомкнется холодная вода и потащит на дно?

Но дитя. Элайза была в лавке, где я ее и оставила, и как я могла покинуть ее, чтобы она в одиночестве подверглась допросу констебля, который мог найти дорогу к номеру третьему по Малому переулку. Что, если Элайза услышит шум, выглянет за дверь и по неразумию откроет, что таится за поддельной стеной? Она уже совершила одну страшную ошибку; если совершит вторую, окажется лицом к лицу с разъяренным констеблем, а я не могла просить бедную девочку в одиночку отвечать за то, что я натворила.

С тех пор как я ушла, прошло едва ли больше четверти часа. Я сунула газету обратно в сумку и вышла из проулка, чтобы вернуться в свою лавку с ядами. Я не могла выбрать верную смерть. Во всяком случае, пока.

Я должна была вернуться ради нее. Вернуться ради малышки Элайзы.

Я услышала ее прежде, чем увидела, и во мне взметнулась ярость. Ее беспечный шум мог нас погубить, если прежде не погубит рисунок в газете.

– Элайза, – прошипела я, закрывая за собой дверь шкафа. – Я слышу, как ты тут грохочешь, через полгорода. Ты совсем не…

Но тут у меня перехватило дыхание от открывшейся мне картины: Элайза сидела за столом в центре комнаты перед бесчисленными банками, бутылочками и измельченными листьями всех цветов, рассыпанными по отдельным мискам. Всего сосудов было десятка два.

Она взглянула на меня; в руке у нее был пестик, на лице застыло сосредоточенное выражение. Щека была испачкана чем-то красным – пусть это будет просто порошок из свеклы, взмолилась я, – а вокруг лба во все стороны торчали волосы, словно она кипятила воду над огнем. На мгновение я словно вернулась на тридцать лет назад, только у стола тогда сидела я, а мать стояла надо мной, глядя на меня терпеливо, хотя и несколько раздосадованно.

Воспоминание задержалось всего на секунду.

– Что это такое? – спросила я, страшась, что измельченные листья, усыпавшие мой стол, пол и инструменты, могут оказаться смертельными. Если так, то убирать этот ядовитый беспорядок будет нелегко.

– Я… Я работаю над кое-какими отварами, – пробормотала Элайза. – Помните, когда я пришла в первый раз? Вы мне дали – по-моему, это называлось валерьяна. Вот, я немного нашла.

Она потянула к себе темную красноватую банку. Я невольно взглянула на третью полку снизу у задней стены; место, где должна была стоять валерьяна, и в самом деле пустовало.

– А вот еще – розовая вода и мята. – Она выдвинула вперед флаконы.

Что сказать этой невежественной девчонке? Она совсем ничего не соображает?

– Элайза, ничего больше не трогай. Откуда ты вообще знаешь, что ничто из этого тебя не убьет? – Я бросилась к столу осматривать все банки. – Ты хочешь сказать, что принялась таскать всякое у меня с полок, не зная, что это может с тобой сотворить? О небо, что ты успела попробовать?

Меня охватила паника, пока я думала о противоядиях от самых опасных веществ, о лекарствах, которые можно быстро смешать и тут же дать.

– Я очень внимательно слушала в последние дни, – сказала она.

Я нахмурилась, не помня, чтобы мне в последнее время были нужны вещи вроде розовой воды, змеиного яда или корня папоротника, который точно был обозначен на деревянной шкатулке, опасно нависавшей над краем стола.

– А еще я посмотрела в ваших книгах, вон там. – Она указала на книги, но они на вид были нетронуты, то есть она или лгала, или была ловка, как опытный вор. – Я приготовила несколько чаев для нас.

Она отважно поставила передо мной две чашки; первая была до краев полна темно-синей жидкости, а вторая – бледно-бурой, напоминавшей содержимое ночного горшка.

– Прежде чем я насовсем уйду, – добавила она дрожащим голосом.

Ее отвары меня не интересовали, о чем я и собиралась ей сказать, но напомнила себе, что Элайза не читала статью в газете, которая так подействовала мне на нервы. Сейчас более, чем когда-либо, мне нужно было сохранять усердие и осторожность – и разумнее всего будет продолжить уборку в лавке, последнюю перед уходом. Я не собиралась возвращаться, но не могла оставить ее в беспорядке.

– Слушай очень внимательно, девочка. – Я поставила сумку, в которой не было ничего, кроме газеты. – Ты должна уйти. Прямо сейчас, не теряя ни минуты.

Она опустила руку в горку измельченных листьев на столе. Раздавленная, с разбитым сердцем, в это мгновение она больше походила на ребенка, чем за все время, что мы были знакомы. Она взглянула на шкаф, где стояла банка, та, которую вернула нам леди Кларенс. Как растеряна, должно быть, была Элайза от моего напора и внезапной необходимости поторопиться.